- ВОЗВРАЩАЛСЯ я как-то из города к себе в село, в автобусе ехал, - рассказывал дед Савватей, сидя с такими же, как сам, стариками вечером на скамеечке. Подходили и соседки, присаживались, молодёжь, проходя мимо, останавливалась, задерживалась.
- В попутчики мне достался хороший человек, - продолжил старик, - прямо сразу видно - хороший, душевный. Вот, едем мы, значит, по сторонам глядим, изредка перебрасываемся парой слов о погоде, о жизни вообще. Вдруг, я заметил, - говорит Савватей, - что у женщины, сидящей перед нами, расстегнулась и «на липочке» висит серёжка, вот-вот свалится. Я и говорю попутчику, его, кстати, Константин звали:
- Вот ведь потеряет - слёз будет море, и с одной-то уж гулять не пойдёшь. Какие всё же они, женщины, рассевохи. А потом жалеют, всю жизнь вспоминают об утраченном!
Константин со мной согласился. Потом мы окликнули ту женщину, предупредили, вот уж она благодарна была!
- Видимо, - говорит, - расчёсывалась да гребнем зацепила, выдернула.
Проехали ещё несколько километров молча, каждый думал о своём, когда вдруг Константин хмыкнул, улыбнулся чему-то и сказал:
- А ведь у меня в жизни был случай, просто уникальный, тоже связанный с женской серёжкой, хотите расскажу?
- Я обрадовался, вы все знаете, я любитель разных историй, это - жизнь!
- Конечно, - говорю, - с превеликим удовольствием послушаю.
В ЭТИ края, на родину к себе, привёз отец нас с мамой с Урала. Он там работал, там они и познакомились. Родные отца нас с мамой не приняли, чужие мы оказались. Выяснилось, что у отца здесь невеста была, всё ждала, надеялась, а он вот так поступил, на другой женился. Это из рассказа мамы, я-то в ту пору в колыбельке ещё качался. Купили родители небольшой домик, устроились на работу, стали жить. Сами как-то обходились, без помощи родни. Да года через три, отец, неуспокоенная душа, молчком от нас уговорил видно ту, бывшую невесту и уехал с нею опять на Урал. Вот как бывает!
Тут уж нам тяжко на чужбине пришлось, всё на одних руках, как говорится, на маминых. Расслабиться, поболеть, даже погрустить и поплакать нельзя. Одиноко! Везде, как хвостик, я за нею таскался. Даже в баню до шести лет водила меня в женское отделение. Там-то и произошёл этот случай.
Как-то зимою, подхватив авоську с чистым бельём, большой эмалированный таз и принадлежности для купания, мы с мамой где-то в двенадцатом часу дня направились в баню. Именно в это время, в субботу, матери и купали там ребятишек. Пару ещё мало, народу тоже немного, все на работе. Раньше-то был выходной только в воскресенье, а в субботу - короткий день. Всё купание моё у мамы было отлажено буквально по минутам. Она набирала таз воды, ставила на широкую скамью, сажала меня туда и мылила, а потом уже в чистой воде я сидел, пускал кораблик и ждал, когда искупается мама. С нами, только с другой стороны скамейки, купали детей ещё две женщины. От нечего делать я с увлечением наблюдал, как потоки воды мыльными ручейками стекают в дырку в центре помывочного зала. Как поток то увеличивается, то иссякает. Вот, подхватив, утащил в дыру розовый обмылышек, вот белое, пушистое облачко пены нависло над отверстием, да вдруг, бурча, образовав воронку, ринулось вниз.
- А интересно, - подумал я, - мой корабль затянет в эту воронку или нет?
Дальше моя фантазия разыгралась вовсю, я даже себя представил на этом корабле капитаном, в шторм. Вдруг что-то блеснуло в мыльной пене, но поток в это время был слабым и не утащил это что-то вниз. Вот, опять блеснуло! Что же это? Я оглянулся на маму. Она увлечённо намыливала голову, зажмурив глаза. Я вылез из таза, сполз с высокой скамьи и нерешительно направился к отверстию. Там, присев на корточки, еле успел схватить этот предмет, так как новый мощный поток воды неминуемо затянул бы его в воронку. Разглядеть, что я поднял, не получилось и услышав: «Костик! Ты чего там делаешь?» - лишь крепче сжал кулачок с находкой. Так до самого дома и не разжимал. Лишь отправившись в свою комнатку в ожидании обеда, присел на кровать и осторожно разомкнул пальцы. На влажной, отпаренной ладошке лежала красивая, из жёлтого металла женская серёжка! Она была в виде диковинного цветка. По центру - большой розовато-сиреневый играющий гранями камень, окаймлённый множеством мелких искрящихся стёклышек. Ну, это детское моё видение. На самом-то деле вещь ценная. Я почему-то решил промолчать о своей находке. Достал из тумбочки у кровати металлическую, квадратную коробочку из-под зубного порошка с надписью «Мятный» и, положив туда серёжку, в компанию к пуговице, пёрышку от ручки, металлическим кнопкам, двум сшитым мамой для будущей школы ярким перочисткам, убрал-спрятал в дальний уголок ящичка, вскоре забыв о ней.
ШЛИ годы. Я пошёл в школу, мне мама купила письменный стол, и заветная коробочка с белёсыми предметами, пересыпанными остатками зубного, накопленного в уголках порошка, перекочевала на постоянное жительство, в нижний ящичек стола. Мама туда никогда не лазила, уважая моё личное пространство, поэтому наряду с кусками смешанного пластилина, оловянными солдатиками, старыми батарейками и эта часть моей личной жизни дождалась, когда я окончу школу, техникум, отслужу в армии и вернусь в родные теперь уже края взрослым, самостоятельным человеком.
Приступив к работе, я изо дня в день ездил одним и тем же маршрутом автобуса на работу и как-то однажды повстречал воздушное, необычайно красивое, на мой взгляд, существо - Викторию. Сердце моё заколотилось с удвоенной, взволнованной силой. Я влюбился! Мы дружили чисто и целомудренно. Потом познакомил Викторию с мамой, затем побывал и у её родителей. Там мы пили чай, разговаривали, познавая друг друга. Я собрался с духом и сделал предложение руки и сердца своей избраннице. Она приняла его. Родители наши тоже не возражали. Назначили день свадьбы, и началась суетливая подготовка к ней. Как-то, уже накануне торжества, мама Виктории с горечью призналась, что много лет назад потеряла половину ценного подарка, который переходил по наследству, по женской линии и по праву должен принадлежать Виктории.
- Как это - половину? - я не понял.
- Я, - сказала будущая тёща, - происхожу из знатного купеческого рода. Первой гильдии! Калачи, баранки, хлеб, халы, завитушки, различная сдоба - это всё наши пекарни пекли. Да, было времечко! Ничего не осталось, память одна, да и та угасает. Моей прапрабабке муж подарил уникальные серьги, дивной красоты. Она передала потом своей дочери, та своей. Так постепенно дошло и до меня. А я, дурёха, пошла в общественную баню, забыла снять и дома оставить, а в раздевалке уж умышленно не оставила - своруют! Вернувшись, обнаружила лишь в одном ухе серёжку, другая - бесследно пропала. Где потеряла - не знаю! Убивалась я долго, да и до сей поры слёзы роняю.
- Покажите, пожалуйста, - попросил я, - интересно!
Увиденное меня ошеломило красотою своей и озадачило. Что-то знакомое показалось мне в этом камне и стёклышках мерцающих. Но что?
- Это золото высшей пробы, камень - аметист, драгоценный, и бриллиантики вокруг. Делали в Петербурге, там и клеймо мастера имеется, - пояснила будущая тёща, - вот он, близко локоток, а не укусишь, - тяжело вздохнула, - то-то и оно!
Вечером я, лёжа в своей комнате на постели, пытался проанализировать ощущения, посетившие меня, всколыхнуть память. Что-то крутилось в голове навязчиво, какая-то подсказка. Я отогнал её сегодняшней проблемой.
Рубашку к свадебному костюму купили с прорезями для запонок.
- Где-то они у меня были! - подумал я и, поднявшись, принялся искать. Когда мне на глаза попалась заветная коробочка из-под зубного порошка, наступило прозрение.
Трясущимися от волнения руками, ломая ногти, открыл я проржавевшее хранилище моих сокровищ. Вот она - серёжка! Двадцать лет пролежала! Промыв и почистив, обнаружил, что это действительно пара той, другой.
Через два дня была свадьба. После торжеств в ЗАГСе гости в назначенное время приехали в дом родителей Виктории. Там был накрыт праздничный стол. Я отвёл тёщу в сторону, от посторонних ушей подальше:
- Вам моя просьба покажется странной, однако попрошу довериться мне и отнестись серьёзно, - прошептал я и продолжил, - когда вам с отцом предоставят слово для поздравления, вы вместе с тем подарком, какой приготовили нам, подарите и ту серёжку.
Глаза тёщи округлились от удивления:
- Как же так, Костя? К чему это?
- Всё увидите сами, прошу сделать так, - настаивал я.
Пожав плечами, она согласилась.
И вот тот момент настал. Мы с Викторией сидели, держась за руки, не желая расставаться ни на минуту. Вместе и встали, когда тамада объявила о том, что родители невесты желают нас поздравить. Тёща у меня молодец, справилась с задачей, и после паспорта на холодильник «Саратов» преподнесла, точнее, вставила в мочку ушка Виктории, до характерного щелчка, заветную старинную серёжку сказав:
- К сожалению, она одна, но и её я должна вручить тебе, доченька, как память о предках наших.
Виктория недоумённо посмотрела на мать и залилась краской неловкости:
- Зачем же мама, к чему, мне стыдно, - пролепетали её губы.
А со стороны стола, где сидели кучно приглашённые соседи, язвительно послышалось:
- Таперя, Вика, ходи тольки бочком, другим-та ухом не повертайси, етим красуйси!
- Почему же бочком, - встрял я, - как положено ходи, гордо, - при этих словах я достал из кармана коробочку и, вставив в ушко невесты, застегнул и другую серёжку. Невеста, вся нежная, окутанная облаком белых кружев, с таким украшением выглядела очаровательно! Наступила гнетущая тишина. Упала с лязгом вилка, кто-то громко сглотнул слюну.
- Это надоть жа, - послышалось с восхищением.
- Молодец, сынок, - не поняв, кажется, что происходит, но испытывая гордость за меня, проговорила мама.
В следующее мгновение всё ожило, народ зааплодировал не столько мне, сколько тем приятным эмоциям, которые пережил, а Виктория, наконец, немного поняв, что к чему, взвизгнув, повисла у меня на шее, осыпая поцелуями.
- Да никаких здесь моих заслуг нет, просто твоя мама потеряла, а я нашёл и сохранил, - скромно, но не без удовольствия, отговаривался я, - видимо чувствовал, что ты моя судьба.
…Некоторое время ехали молча.
- Теперь у нас дочь подрастает, уже пятнадцать лет, претендует тоже и получит тоже, конечно, в своё время, - улыбнулся Константин и, распрощавшись, встал, готовясь выходить на своей остановке.
