Однажды Пушкин, гуляя по Невскому со своим приятелем Никитой Всеволожским, заглянул к знаменитой на весь Петербург гадалке Александре Кирхгоф, которая предсказала двадцатилетнему поэту, чтобы он опасался белокурого человека.
Пушкин настолько уверовал в пророчество, что, даже готовясь позднее к дуэли с опасным противником - графом Ф.И. Толстым-американцем, говорил А.Н. Вульфу: "Этот меня не убьёт! Меня должен убить белокурый, как колдунья пророчила". (Толстой был темноволос).
Александра Филипповна Кирхгоф не ошиблась: поручик Кавалергардского полка, барон Жорж Шарль Дантес-Геккерн, чья пуля оборвала жизнь тридцатисемилетнего поэта в самом начале 1837 года, был блондином…
Дуэлей в жизни Пушкина было немало. В восемнадцать лет он вызвал на поединок своего дядю Семёна Исааковича Ганнибала, повздорив с ним во время танцев из-за девицы Лошаковой. До барьера дело, однако же, не дошло, и вскоре дядя и племянник помирились. Ещё через несколько месяцев вызов Пушкина отказался принять его лицейский однокашник Модест Корф, человек гордый, холодный, но и осмотрительный. В декабре 1819 года едва не закончилась дуэлью ссора в театре с неким майором Денисевичем. Когда Пушкин явился к майору с секундантами, тот струсил и извинился.
Екатерина Андреевна Карамзина, жена знаменитого историка, писала в то время своему брату князю Петру Андреевичу Вяземскому: "У Пушкина всякий день дуэли; слава Богу, не смертоносные, так как противники остаются невредимыми". Пушкин стрелялся со своим другом Кюхельбекером, нежнейшим Кюхлей, готовился к поединку с поэтом Кондратием Рылеевым. И это далеко не полный перечень.
Пушкин непрестанно проверял крепость собственного духа и свою судьбу. Великолепный стрелок, он легко и свободно подставляя себя под пули, за всю бесконечную череду своих дуэльных стычек никого не убил и даже не ранил, если не считать контуженного им Дантеса в той последней роковой дуэли…
Свою смелость поэт в полной мере показал весной 1822 года на дуэли с офицером Генерального штаба Зубовым. Место в виноградниках, где устраивали свои дела кишинёвские дуэлянты, именовалось в городе "малиной". Пушкин, который отбывал тогда южную ссылку, отправляясь на дуэль, говорил, смеясь, секундантам, что, кроме малины и винограда, там будут ещё и черешни. Он действительно набрал полную фуражку черешен и ел их, не обращая внимания на целившегося в него противника. Его хладнокровие вывело из себя Зубова, у которого по жребию был первый выстрел, и он промахнулся. Пушкин стрелять отказался. Как и многие декабристы-дуэлянты, он охотно испытывал себя под пулями, но не любил стрелять в других.
Не меньше шума наделала дуэль Пушкина с полковником Старовым, боевым и очень храбрым офицером, чему предшествовала пустяковая ссора, которую развязал сам поэт. Владимир Даль рассказывает об этой дуэли: "Пушкин…стрелялся опять через барьер, опять первый подошёл к барьеру, опять противник дал промах. Пушкин подозвал его вплоть к барьеру на законное место, уставил в него пистолет и спросил: "Довольны ли вы теперь?" Полковник отвечал, смутившись: "Доволен". Пушкин опустил пистолет, снял шляпу и сказал, улыбаясь: "Полковник Старов, слава Богу, здоров!"
Шли годы, и у повзрослевшего поэта стала исчезать мальчишеская лёгкость по отношению к дуэлям. Он уже не делает вызовы направо и налево, напротив, охотно принимает участие в примирении затевающих поединки друзей и знакомых. Очевидным образом Пушкин вырос из одежд записного бретёра. Значимость дуэли вырастает в его глазах, это не азартное приключение, но серьёзный институт защиты чести.
