Яловые сапоги, начищенные до блеска

Юрий Мещеряков закончил в Москве суворовское военное училище, затем Омское высшее общевойсковое военное училище. Служил в Афганистане, командовал мотострелковой ротой, за выполнение боевых задач награждён орденом Красной Звезды.

Публиковался в ведомственной газете «Доверие», позже – в городской газете «Наедине». Его произведения неоднократно печатались в журналах «Губернский стиль», «Литературный Тамбов», в газетах «Тамбовская жизнь», «Рассказ-газета», в различных литературных сборниках.

В 1996 году стихи Ю. Мещерякова по случаю попали в книгу московского писателя Валерия Аушева «Афганский набат». Презентация книги проходила в резиденции Патриарха Московского и всея Руси Алексия II в Свято-Даниловом монастыре.

В последние годы Юрий Альбертович пишет прозу, его произведения напечатаны в нескольких сборниках. В тамбовской периодической печати публиковались его военные рассказы.

В 2011 году издан его роман «Хроники афганской войны». В своем творчестве автор много внимания уделяет патриотической тематике, продолжая традиции писателей-баталистов. Основная тема его произведений - тяжелый солдатский труд. Это настоящая военная проза о войне без прикрас, без преувеличения, без показного и напыщенного героизма.

Недавно вышла ещё одна книга Юрия Мещерякова - «Время мужчин». Она также посвящена афганской войне. На страницах писатель раскрывает героизм и трагедию, а иногда и обыденность подвига молодых советских воинов, выполнявших боевые задачи в Афганистане.

В середине апреля он позвонил мне. Мы встречались на Трегуляевских средах, что проводит писатель Владимир Иванович Селивёрстов, и на мероприятиях, проходивших в Тамбове.

Звонок был напрямую связан с нашим районом. Оказывается, ему рассказали историю о том, как в годы Великой Отечественной войны солдат – родом из наших мест - написал письмо Сталину, в котором просил, чтобы его, после излечения в госпитале, вернули в ту же часть и в том же качестве – танкистом, и ещё о том, как сапоги спасли жизнь этого солдата.

Написав об этом рассказ, Юрий Альбертович захотел посмотреть место, где родился его герой! И по возможности встретиться с его родственниками, которые живут в нашем районе.

Так оно и вышло. Писатель побывал в Ивановке, встретился с двоюродным братом героя рассказа. И многое узнал об этом красивейшем сампурском селе.

Вот так далёкое прошлое соединилось с настоящим благодаря писателю Юрию Мещерякову в его рассказе «Яловые сапоги, начищенные до блеска», отрывок из которого предлагаем вашему вниманию.

Яловые сапоги, начищенные до блеска

Отрывок из рассказа

Зачем я пришел в этот мир, в чём смысл? Искать правду? Где она? В письме, которое я только что отправил? А что если какой-нибудь очередной секретарь или адъютант прочтёт мою правду и скажет: "Товарищ Сталин, боец отказывается служить там, где сейчас самая сложная обстановка". Что будет с моей правдой? Её путь - путь испытаний, самый что ни есть русский путь; тот, кто ищет правду, ставит на кон не меньше, чем судьбу. Родиться накануне Первой мировой, накануне революции, быть свидетелем Гражданской войны, страшного антоновского мятежа... Поневоле захочется правды, узнать её, а узнав - защитить. Так всегда будет с нами? Так должно быть? А матушка в далёком детстве рассказывала, что в тридевятом царстве Илья Муромец бился с басурманами и победил, а потом был пир, и мёд, пиво рекой текли... Посмотри вокруг, нет здесь басурман - здесь все свои. Почему же так тяжело нам жить? Может, потому что все ищут правду: одни - чтобы возвести её на золотой трон, другие - чтобы погубить. Давным-давно сбежал я из родного села, из Ивановки, в город, к большевикам. Они строили светлое будущее, они были честными и не продавались за тридцать серебреников, я верил им. Как выяснилось позже, у них был всего один недостаток: тем, кто мыслил по-другому, они ничего не прощали.

Следующим утром, когда эшелон пришёл на станцию Арысь, комендантский патруль снял меня с поезда. "Кто здесь писал письмо Сталину? У нас приказ..." Товарищ Сталин, Верховный Главнокомандующий, отреагировал на письмо рядового солдата не просто быстро, а стремительно. Под белы рученьки меня доставили в гарнизонную комендатуру и с ходу взяли в оборот, только что мордой об стол не били.

- Колись, зачем писал письмо? У товарища Сталина без тебя забот хватает.

- Никто не хочет понять...

- Не мог в госпитале разобраться?

- Так ведь последняя надежда...

- Какая тебе разница, от пули загнуться или в танке сгореть?

- Не собираюсь я гореть, я мастер по квалификации, у меня общего стажа почти семь лет...

- А почему же тебя направили в пехоту? Темнишь, сволочь? Признавайся, пока рожа цела.

- Да вы что, братцы, я же танкист! Я за Родину, за Сталина... Да я столько фрицев гусеницами передавил, а вы меня, простого солдата...

Не скрою, в какой-то момент ослабла внутри струна, глаза стали влажными от обиды, от того, что приходится доказывать, что ты не верблюд. И ведь подействовало мое состояние на старлея в фуражке с синим околышем, который вёл допрос. После двадцати минут каверзного дела он воткнул в меня свой страшный взгляд:

- Ладно, боец, видать не врёшь, а порядок, он во всём должен быть. Возразить что имеешь?

- Нет, не имею, - я забыл все слова из строевого устава и хотел только одного, чтобы этот разговор-допрос быстрее закончился.

- Сейчас подпишешь показания и - вперед - в Ташкент, на сборный пункт, на комиссию. - Он недружелюбно скривил лицо, это была его попытка улыбнуться. - А запрос-то в госпиталь мы отправим, узнаем, кто там подрывает кадровую политику партии.

Через сутки с командировочным удостоверением, со всеми сопроводительными документами я прибыл в Ташкентскую комендатуру и тут же - на военно-врачебную комиссию.

- Контузия, говоришь.

- Так и есть. В бою под Орджоникидзе, как раз в годовщину революции.

- Полгода в госпитале, та-ак, что к нам привело? - Доктор листал мою медицинскую карту. - А-а, ясно, вернуться в свою бригаду хочешь. Ну что же, похвально, похвально.

- Да я всю жизнь за рычагами.

- С таким диагнозом, как у тебя... - Мне показалось в этот момент, доктор сейчас добавит "только в пехоте и служить". – Да, боец, можешь навсегда забыть о танковых войсках. Если б не война, отправил бы я тебя домой лежать на печи или с палочкой прогуливаться по парку, однако... Сделай десять приседаний с вытянутыми руками.

Я начал приседать и на седьмом или восьмом приседе почувствовал шум в голове и лёгкое кружение.

- Левую руку. Так, проверим пульс. Ясно. Закрой глаза, вытяни руки, коснись кончика носа сначала левой рукой, потом правой.

Здесь меня настигло удивление, которым я был по-настоящему потрясен - с первого раза ни одной, ни другой рукой я этого сделать не смог.

- Ну что вам сказать, молодой человек, - доктор поднял на меня глаза из-под очков, - а впрочем, пусть председатель комиссии говорит.

Председатель в белом халате, под которым угадывались погоны, изрядно замотанный человек, хмурился, жевал прокуренные усы.

- Вот скажи мне, Марков, и как мне выдавать на гора излеченных, заштопанных восстановленных бойцов, готовых защищать Родину? Ты вот с виду матёрый вояка, на ногах крепко стоишь, взгляд у тебя уверенный, а посмотришь твою карту... В народное хозяйство тебя отправить? Кто воевать будет?

- Нет, товарищ военврач, - тут меня переклинило совсем с другой стороны; что я, фронтовик, буду делать дома среди баб, подростков, безногих инвалидов, у меня даже медали нет, - я готов служить и дальше, никогда Марковы от службы Родине не отказывались.

- Ты не геройствуй, с головой не шутят. Ещё не известно, как эта твоя контузия в будущем отзовётся. По документам ты до войны водителем был? Вот пойдешь служить водителем в Резерв Главного Командования, миномёты возить. Больше Сталину писать не будешь?

- Никак нет, товарищ военврач.

- Служи солдат.

* * *

Не довелось мне побывать в Рейхстаге, в Берлине, а всё контузия помешала, демобилизовали меня подчистую, отправили в Котовск, опять же на пороховой завод, и дальше ковать оружие Победы. Живой вернулся, выходит, что мне повезло, не то, что другим... Много фашистская орда прервала русских линий жизни, тончайших прожилок, роды пресеклись, целые деревни умерли. Однако, одолели мы её, навалились всем миром, всем народом, как бывало не раз, как и положено, когда приходит враг, и мне, помнится, работёнка досталась, многим фрицам хребты понадламывал, кого-то и гусеницами придавил. И пусть не самый крутой был у меня танк, но служил он до последнего и погиб в бою, как солдат, вместе с башенером, вместе с командиром, земля им пухом... И лежать бы мне с ними рядом, если бы не яловые сапоги, начищенные до блеска.