Отсылки ко времени в постановке сохраняются, прежде всего, в декорациях и костюмах, но без потуг на историческую реконструкцию: на сцене нет, к примеру, даже намека на культовый румынский мебельный гарнитур, упоминаемый в тексте. Зато есть уголок в деревенском стиле по тогдашней моде и вознесенная на пьедестал кровать с пестрым покрывалом.
Стены обшиты деревом — точь-в-точь стволы настоящих сосен. Странно высоко расположено то ли окно, то ли зеркало, смыслов в этом предостаточно: предложение взглянуть на себя (и ужаснуться), преграда любому порыву к новому воздуху, а заодно намек на недосягаемо высокое окно в тюремной камере. …Намек прозрачный, особенно после появления на сцене «хора» (Марина Троицкая и Татьяна Хвостова), говорящего от имени автора и одновременно в самом деле являющегося хором тюремной самодеятельности. Неотвратимость наказания за успехи в «предпринимательстве» — но только ли за них? — прочитывается ясно.
Спекулянты принимают его с неожиданной легкостью. Те, кто совсем недавно твердили «Я в тюрьму не сяду!», вновь «превращаются» в перелетных птиц, как во время пьяных* забав, и отправляются навстречу новой жизни. Аристрах Кузькин ненадолго остается один, а когда милиционер подталкивает его поспешить за всеми, делает это… с радостью, «ласточкой» бросаясь на руки приятелей, словно в воду с обрыва, будто наказание было им страстно желаемо. Кажется, он обретает легкость, которая бывает лишь в детских снах.
…Ну почему роскошная кровать, на которой красиво лежит Вера Кузькина, так похожа на деревенскую кровать с подзорами? И модная стена, обшитая натуральным деревом, уже не стена, а сосны… точь-в-точь такие, как в роще сразу за деревней. Может, их давно уже спилили и вывезли в Китай, но они остались в душе и в памяти, и кажется, что если вступить в прозрачную, нагретую солнцем и пахнущую смолой сосновую рощу, можно, как через портал, и в жизнь вступить заново.
«Электричество» спектакля
Персонажи, шумной и довольно отвратительной массой копошащиеся на сцене, напоминая тюрликов Гелия Коржева, стали такими, когда сознательно отказались от самых больших ценностей. Они-то думали, что не перешагивают ограничений плановой экономики, выбирая «свободу предпринимательства», получают личную свободу в противовес жизни по «кодексу строителя коммунизма». Но за свободу они приняли что-то другое, потому что не бывает свободы без любви. А любви-то здесь и нет. Иметь любовницу — хороший тон, но это имеет отношение лишь к поруганию нравственности, но не к любви.
С глубокими чувствами беда. Не любит покинутую деревню Человек с простым лицом. Не любит своих многочисленных детей Курносый, а для Чернявого дети и вовсе только сумма алиментов; трусливо озабочен самим собой Лысый. И главный герой Аристрах Кузькин никогда, даже когда звал замуж, не говорил Вере, что любит ее. Отчего так? Не потому ли, что для любви нужен особый талант, и это не ум, хватка или изворотливость… Им-то и расплатились «энергичные люди» за красивую жизнь.
Можно ли отменить сделку, вернуть потерю? Кто знает… Но для этого, совершенно точно, недостаточно «припасть к корням» и вернуться в деревню на кровать с подзорами. Нужно вернуть иное ощущение жизни, иной ритм дыхания.
Фрагменты рассказа Шукшина «Солнце, старик и девушка» (0+) в финале спектакля становятся кислородной маской, остро необходимой после пьяной* круговерти испуганных спекулянтов, и создают «вольтову дугу», которая производит «электричество» спектакля.
Открывается портал. За ним грустно, легко и просторно — настолько просторно, что в этом бескрайнем мире вдруг встречаются вновь Аристарх и Вера, те же самые, но другие, как во сне. И может, это сон, который снится каждому из них, сон, после которого просыпаются в слезах с ощущением счастья и потери. Безвозвратной. Мы сегодня это знаем точно.