Я ОТРАБОТАЛ в газете почти сорок лет - в разных изданиях. И сейчас, оглядываясь на прожитые годы, могу определённо сказать, что мне всю жизнь везло на редакторов. Начиная с самого первого, у которого я школьником ходил во внештатниках,- Виктора Александровича Евстратова, редактировавшего в середине семидесятых годов рассказовскую газету «Трудовая новь». Он, кстати, дал мне направление на работу в газету, когда я окончил школу.
И всё равно первым своим редактором я считаю Геннадия Григорьевича Пьянова, возглавлявшего «Инжавинскую правду», куда меня, юного и необученного, с одним желанием работать направил в 1977 году сектор по печати Тамбовского обкома партии. Геннадий Григорьевич, как я позже понял, постоянно заботился об укреплении кадрового состава редакции, а значит, и повышении весомости газетного слова: не только подавал заявки в сектор печати, но и сам ездил на факультет журналистики Воронежского государственного университета, чтобы лично подобрать и пригласить на работу талантливых журналистов. Так, летом того же 77-го года появился в редакции Валентин Евгеньевич Проценко, ставший со временем заместителем редактора, а много позже возглавивший редакцию газеты «Староюрьевская звезда». Но о нём, как и о других, с кем я начинал журналистскую карьеру, кто учил меня газетному делу, позже.
Потому что главным моим учителем и наставником стал Пьянов. И даже не столько в силу должности. Как у настоящего журналиста, мастера своего дела, у него была удивительная потребность - научить других тому, что умеет сам. Сам он умел многое - сколько лет прошло, а я до сих пор помню и его фельетоны под псевдонимом Кондрат Кондауров, и репортажи с уборки урожая, и корреспонденции о работе животноводческих коллективов, и талантливые очерки о людях труда. На учёбу Геннадий Григорьевич времени не жалел. Весь день он часто проводил в разъездах, потому что ему не хватало живого общения. Возвращался в редакцию в конце рабочего дня, ответственный секретарь приносил ему папку с новыми материалами, и, наткнувшись на очередной опус молодого сотрудника, редактор вызывал меня и начинал вместе со мной разбирать материал. Это не были начальственные указания: напиши так, а не эдак, это были уроки мастерства старшего товарища. Разговоры порой затягивались до семи -восьми вечера. В шесть заглядывала Любовь Никитична:
- Геннадий Григорьевич, пора домой…
- Люба, ты не видишь - я занят: скоро буду.
ТАЛАНТ по наследству не передашь, и писать другого не научишь, если у него самого нет к этому наклонности. Геннадий Григорьевич, похоже, разглядел в моих первых, порой робких и наивных материалах, способность к газетной работе, и не щадил, шпыняя и гоняя меня, юного литсотрудника - так в то время называлась моя должность. Но при этом подробно объяснял, где и в чём я совершил ошибку. Такое не забывается. Это были даже не уроки мастерства, это были уроки жизни. Видеть жизнь во всех её проявлениях - этому учил меня Пьянов. За это я бесконечно благодарен первому редактору.
- Ты считаешь, что это очерк? - Пьянов гневно тряс мою рукопись. - Сколько ты беседовал с человеком? Полчаса, час? И думаешь, что за это время можно узнать человека, заставить его раскрыться? Глупости. Ты приди к нему домой, посмотри, как он живёт, поговори с женой и детьми, выпей с ним, в конце - концов, по сто граммов, и вот тогда, может быть, он перед тобой раскроется. Может быть, если поверит тебе. А это, извини, халтура. Можешь забрать.
Написал эти строки, и вспомнил Пьянова, молодого и яростного. Как он стремительно проходил по длинному коридору редакции, если не в духе возвращался с бюро райкома партии. Эти бюро и мне впоследствии немало испортили нервов, когда я стал редактором. В эту минуту редактору под руку лучше было не подворачиваться. Но гнев его сходил быстро. Через четверть часа Пьянов, как ни в чём не бывало, заходил к нам в сельхозотдел, закуривал и весело спрашивал:
- Как дела? Что нового? Над чем работаете?
Как мы все тогда были молоды, искренни и даже наивны. Юра Юрьев, Юрий Иванович - мой заведующий отделом, моряк в прошлом, рослый красавец, талантливый журналист. Он с редактором в силу своего характера часто спорил, отстаивая свои материалы, но позже не раз признавал: а Пьянов-то прав. Любовь Никитична Пьянова - заведующая отделом писем, обаятельная, умная, тактичная и ироничная женщина. Фотокорреспондент Анатолий Николаевич Антоненко, мастер-профессионал, человек с юмором. Валя Проценко, пришедший в газету с опытом работы в школе и в армейской прессе, на первой же редакционной гулянке он покорил всех игрой на баяне. Мы, холостяки, жили на одной квартире. И однажды решили вдвоем съездить в командировку и написать общий материал. Редактор не возражал. Съездили, написали - над материалом мучились и хохотали до слёз. А редактор, помню, разругал нашу корреспонденцию: и ради чего стоило вдвоём тратить время, когда каждый из вас способен написать такое же. Но с меньшими затратами времени и сил. Время, вот что нас всех в районке поджимало: газета выходила три раза в неделю, и в каждой номер надо было дать оперативную информацию.
А КАК не сказать об ответственном секретаре, участнике Великой Отечественной войны Василии Яковлевиче Кулакове, все наши материалы проходили через него, и первое слово о них было от него, о старейшине инжавинской журналистики Николае Емельяновиче Антонове, умевшем нам, молодым, едким, ироничным словом вправить мозги. Не могу умолчать о человеке трагической судьбы Викторе Алексеевиче Головине. По-русски слабый, он в последние годы мог подвести газету, редактор увольнял и опять брал его на работу, понимая, что Витя безотказный труженик и что без газеты он пропадёт. Так оно в конце и случилось. И это не вина Пьянова. Это беда и мука любого руководителя, вынужденного расставаться с людьми, как бы они ни были талантливы, переставшими управлять собой. По-моему, Геннадий Григорьевич не меньше нас переживал, что редакция потеряла такого журналиста, как Головин.
Инжавино для меня - это два этапа: неполный год до армии и три года после службы. После армии я без размышлений вернулся в Инжавино. Убеждён, решающее влияние оказал авторитет Пьянова. Работать с человеком, которого уважаешь и который к тебе относится с уважением, - это безмерно важно.
В армии последний год я служил в дивизионной газете, вернулся в Инжавино не только повзрослевший, но и с огромным самомнением: как же, прошёл две газеты, объездил полстраны, ну, и начав опять работать в «Инжавинской правде», почудил немного. Дело дошло до редактора. Когда он меня стал наставлять жизни, я в молодеческой гордости написал заявление на расчёт.
ПОТОМ мне не раз встречались руководители, которые подобные заявления подмахивали на раз. Только не Пьянов. Он порвал моё заявление и приказал вернуться на рабочее место. Не представляю, как бы дальше сложилась моя судьба, если бы не резкое вмешательство Пьянова.
Хотя, повторяю, Пьянов настойчиво и терпеливо подбирал кадры, он также помогал сотрудникам, если к ним проявляли интерес другие издания, сделать журналистскую карьеру. На первый взгляд, это плохо сочетается. Но для этого нужно было знать характер Геннадия Григорьевича - он радовался чужому успеху, как своему личному. И если отдавал журналиста, рекомендовал его, а мнение редактора всегда спрашивали, - значит, он доверял ему полностью, рад был, что его ученик пошёл дальше. Так, с его подачи я ушёл в областную молодёжную газету. Так, с его рекомендации стал редактором «Староюрьевской звезды» Валя Проценко.
Первый редактор - это как первый учитель. Потом нас жизнь сводила и разводила. Встречались редко. Но смерть его стала потрясением. Мне по молодости казалось, что такие люди должны жить всегда. Верю, Геннадий Григорьевич, что тебе восемьдесят лет, но не могу примириться с тем, что тебя больше нет. Пусть земля будет тебе пухом.
Фото из семейного архива ПЬЯНОВЫХ.
