Лента новостей
Статья13 ноября 2014, 07:00

Ночами мне снятся фронтовые друзья

Много десятилетий прошло с тех пор, как отгремела Великая Отечественная война, но до сих пор не ушла она из жизни ветеранов. Алексей Иванович Елагин старается забыть о событиях тех страшных дней, но они возвращаются в тревожных снах, и тогда никак невозможно сдержать слёзы…

Десятилетний пахарь

Мы сидим в уютной светлой квартире: бывший боец Советской Армии и я - корреспондент местной газеты. Мой собеседник прикрывает глаза ладонью:
- Часто я их вижу ночами - моих фронтовых товарищей. Вот затишье после боя, отдыхаем, а потом опять… Смерть вокруг. Огонь… Больно вспоминать. Давайте, я сначала про довоенную жизнь расскажу. Она у меня тоже не слишком лёгкой была.
Алёшка родился в Нижнем Шибряе в 1925 году. В семье простых сельских тружеников воспитывалось двое родных детей (сын и дочка) и двое приёмышей:
- Двоих девочек - постарше меня - мои родители к себе взяли. Это когда банда Антонова у нас орудовала. Мать их умерла, а отцу бандиты голову отрубили…
Жили бедно. Во время коллективизации в колхоз забрали лошадь, сбрую, сохи, телегу. Корову оставили "кто его знает, почему". Благодаря ей и выживали: часто кроме молока в доме не было никакой еды. Алёша с малолетства работал на колхозных полях:
- Лет в десять я уж пахать научился. Встаёшь до света и в поле. Ребятишек к однокорпусному плугу приставляли. Они удобные, особой силы не требуют. Пшеницу косил: отмерят паюшку - работай. На молотьбе вязками солому таскал. Это уж и не работа, а детская забава. Лошадью таскали-то: прицепишь к ней трос и волочишь… Потом война. Раньше нелегко было, а тут ад начался: ни днём, ни ночью отдыха нет.

На развалинах Гомеля

Летом 1943 года Алексею принесли повестку. Сначала отправили в Тамбов, затем в Пензенскую область. Разместили в казармах, обмундировали: нижнее бельё выдали, гимнастёрку, шинель, ботинки с обмотками. Затем снова в путь:
- То по железной дороге мы ехали, то пешком целыми днями шли. А куда? На одной из станций встретил я своего земляка, он мне этот вопрос задал. Я и не знаю, чего ответить: не говорили нам, в каком направлении движемся. Уж к концу пути поняли: в Белоруссию попали.
Под Гомелем Алексей оказался в тот день, когда двадцатью артиллерийскими залпами из 224-х орудий Москва салютовала доблестным войскам, освободившим первый областной центр Белоруссии, важнейший узел железных дорог и мощный опорный пункт противника на полесском направлении:
- В этом бою мы ещё не участвовали, пришли в Гомель спустя несколько часов после того, как оттуда выбили врага. Тогда и увидели, что натворил проклятый фашист…
От увиденного становилось жутко. Взорванные дома, превратившиеся в развалины производственные здания, ещё не остывшие, курящиеся серым дымом пепелища, мёртвые пустыри, груды щебня и искорёженного металла.
Солдаты думали: где же будут жить вернувшиеся после освобождения Гомеля горожане? Им ещё не было известно, что возвращаться практически некому. До войны здесь проживало более 140 тысяч человек, теперь население Гомеля насчитывало менее 15 тысяч жителей…

Копны из убитых солдат
Вскоре Алексей прошёл своё боевое крещение:
- Попали мы на пристрелянную оккупантами дорогу. Они как начали садить по нам! Командир кричит: "Ложись!". Легли на снег, а окопаться нечем - лопат нам не выдавали. И ответить противнику нельзя. Я же миномётчик, а миномёт - орудие стационарное. Мы его в разобранном виде тащили: один - треногу несёт, другой - ствол, третий - опорную плиту. Пока соберёшь да установишь! А другого оружия у нас и не было. Встали потом с земли, глянули вокруг. Боже мой! Вот где наша смерть! В поле словно копны стоят. Из убитых солдат. Опомнились немного, дальше пошли. Перед сумерками остановились, собрали миномёты. Ночь пришла, а отдохнуть негде. Расстелили на припорошенной снежком земле шинели, полой вместо одеяла укрылись. Утром встали: шинели насквозь промёрзшие. "Поломали" их немного, надели, так они на нас и сохли…
Наступление Советской Армии было быстрым. Миномётчики часто меняли позиции, шли вперёд и днём, и ночью:
- Пешком шли, орудие - за спиной, на лямках. Лошади были, но на них нам только снаряды подвозили. Выспаться никак не получалось. Бывало, идёшь, что-то под ногу попалось, тогда только и встрепенёшься. Оказывается, уснул и сам не заметил. Чистая правда: дремали прямо на ходу. А когда ещё? Как конец перехода, так снова - орудие к бою! Беглым огнём. Прицел и дальность такие-то… Тут уж только успевай в ствол мины бросать! И не абы как действовать надо, а тоже - с умом. Главное, вторую мину слишком быстро вслед за первой не пустить. А то был такой случай. Одна мина ещё не выскочила, а ребята уж вторую суют. И взрыв! Весь расчёт поминай, как звали…

Письмана древесной коре

Алексей Иванович снова прикрывает глаза ладонью, сдерживая слёзы. Несколько минут молчит, затем продолжает:
- Отстреляемся, отдохнуть ненадолго приляжем. Встаём все грязные, мокрые, замёрзшие! Но это ничего. К холоду и сырости давно уж привыкли. Покушать бы вот хоть немного. Да не всегда это возможно: кухня часто за нами не успевала. Когда подъедет, тогда уж и обед. Перловку ели и всё. А чтобы мясо - куда там! Знаешь, когда мясо у нас бывало? Видишь, немецкая лошадь убитая лежит, кусок от неё отрежешь, да если случай представится, в своём котелке на привале сваришь. И ешь - без соли, без хлеба…
Иногда случалось затишье, перерыв между сражениями длился целый день! Тогда можно было помыться:
- Мы выкапывали в земле блиндаж, застилали его брёвнами, устанавливали там железные бочки с водой. Нагреем и моемся. Стригли друг друга сами чем придётся. Бриться толком не брились.
Чем ещё занимались солдаты на привалах? В старых кинофильмах можно увидеть, как бойцы читают или пишут письма. Как кто-то из них растягивает меха баяна… В ответ на мои предположения Алексей Иванович качает головой:
- Не было у нас баяна. Когда на Гомель гнали, помню, случился среди нас человек, у которого губная гармошка была. Всю дорогу он на ней играл… А на фронте уж "концертов" мы не слышали. На передовую артисты приезжали, знаю. К нам - нет. И своих музыкантов не нашлось. А письма… Не знаю почему, но никто из нас их не получал. Мы и почтальона-то в глаза не видели. И сами не писали: бумаги нет, карандаша тоже не найти. Другой раз перед боем где-нибудь в лесочке вырежешь на дереве разные слова: "люблю" и прочее… Вот и все наши письма.

Дорога смерти

Озаричи - городской посёлок в Гомельской области, близ которого фашистами было создано три лагеря смерти. Их ещё называли "концлагеря на открытом воздухе": никаких построек, просто огороженное колючей проволокой место. Под ногами узников только промёрзшее болото, голая земля или подлесок. Об освобождении Озаричей Алексей Иванович говорит мало: освободили и пошли дальше. Я вижу, как хочется моему собеседнику уйти от тяжёлых воспоминаний, избежать ненужных вопросов. Молчу, но он сам, тяжело вздохнув, возвращается к прежнему разговору. И описывает совсем не героическое сражение:
- От Озаричей наш путь лежал на другую позицию. Страшная это была дорога. Смотришь - тут чья-то голова лежит, там - и вовсе какое-то месиво из мяса и костей. И женщины убитые - много… А рядом с ними маленькие детишки… Одни от войны убегали в леса, другие - домой возвращались после освобождения их сёл, деревень, городов. Фашисты не разбирали, где солдаты, где женщины, где дети. Бомбили с самолётов. Подступы к концлагерям были заминированы. До того дня я Бога благодарил, что не в пехоте, что в штыковую атаку ходить не приходилось. А когда всё это увидел… Лучше бы в рукопашную и даже безоружным… Потом привык. Все привыкли. Ты вот, дочка, скажешь, как это - детишек убитых видеть и не плакать? Только не было уже слёз. Смотришь, а душа словно мёртвая - молчит. В разрушенную деревню с боем войдёшь, дом горит, а ты возле этого огня окоченевшие руки погреешь и бегом дальше. Зачерствело сердце, не рвалось уже из груди при виде людских страданий. Потом уж отходить начало и сейчас плачет…

Возвращение
Алексей Иванович Елагин закончил войну в Клинцах Брянской области:
- Там мой воинский путь и кончился. Ранение получил, контузию. Отправили в прифронтовой госпиталь, через тридцать дней перевели в Сызрань - там ещё три месяца провалялся. Оттуда и выписался в июне 1944 года. Домой на подножке вагона ехал: сначала до Балашова, потом до Обловки. В Нижний Шибряй шёл лесом, там-то впервые за год и побрился как следует. Сел за кустом, привёл себя в порядок. Родным о своём приезде заранее не сообщал. Зашёл в избу, а мать заплакала: "Чем же, сынок, тебя накормить?". Голодно тогда в тылу было… Сварила чугунок картошки "в мундире", облупила, немного маслица где-то достала. Таким угощением и встретила - нелуплёной картошечкой. И какой уж вкусной она мне тогда показалась!..
Автор:Олеся Харламова