Если бы...

О многом он мог бы рассказать, если бы я попросил его об этом. Но в детстве лапта, салки, прятки и прочие игры со сверстниками заполняли мои дни. В юности другие увлечения занимали весь досуг: прогулки, "…любовь, закаты, переулки...". И вдруг в один из этих прекраснейших дней произошло страшное событие в семье - дедушки не стало. Теперь только я спохватился: почему же так мало разговаривал с ним. Молодым мысли о смерти не приходят в голову. Мне тогда казалось, что дедушка и бабушка будут с нами всегда.

В памяти остались какие-то обрывочные воспоминания о некоторых фактах из его жизни. Например, помню, что во время Первой мировой войны он служил в кавалерии и объезжал (или обучал выездке) лошадей для кавалеристов. Там же и сам обучился западным танцам, и на семейных празднествах удивлял своими умениями как молодых, так и пожилых женщин. А чтобы не сбиться с ритма, во время того или другого танца напевал песенки: например, краковяк - "Почему я лысый, без волос остался? Потому что рано с барышнями знался"; падеспань - "Жена мужа на фронт провожала, насушила ему сухарей, а сама потихоньку шептала, уезжал бы ты, чёрт, поскорей!".

Помню, как в детстве показывал нам приёмы владения шашкой, копьём. Вместо копья брал длинную жердь и такие выкрутасы проделывал, что иному жонглёру не под силу повторить такое! Ещё хочу отметить, что дедушка обладал незаурядной памятью: родословную всех жителей Павловки знал чуть ли не до седьмого колена. Этому я сам свидетель. Когда мы переехали жить в Кариан-Строганово, у нас по той или другой нужде останавливались земляки: кто-то встречал родственников, а до прихода поезда оставалось много времени; кому-то надо было уезжать либо рано утром, либо поздно вечером и т.п. Коротали время за беседами, воспоминаниями. Во время разговора выяснялось, что дед об этом человеке и его семье знает гораздо больше, чем тот сам о себе.

Ещё вспоминаю, как много он курил. Курил самосад, поэтому сам выращивал табак. Но у нас с братом он отбил охоту к этой дурной привычке, проведя нехитрый эксперимент. Как-то во время отлучки родителей достал свою заветную баночку из-под леденцов: там хранились табак и сложенная гармошкой газета. Очень ловко оторвал полоски и показал, как надо скрутить папиросу или "козью ножку", как правильно набить их табаком. Потом предложил прикурить изготовленные изделия. Что же тут было! Дым из нас валил через все отверстия вместе с кашлем, икотой и прочими извержениями протестующего организма.

Когда оставался с нами один, варил к обеду кашу-сливуху, потому что готовилась она быстро: наливал воды в чугун, запускал пшено и картошку, заправлял салом. Потом сливал бульон - это первое блюдо, а гуща служила вторым. Таким образом, получались два блюда в одном чугуне.

К слову сказать, за три войны дед не получил ни одного ранения, а в пожилом уже возрасте произошла закупорка сосудов, и ему ампутировали ногу выше колена. Но и в таком состоянии он без дела не сидел: латал валенки, нашивая кожаные заплатки на пятки и подошвы, пилил дрова, собирал старые гвозди, выпрямлял молотком на наковальне, сортировал по размеру и раскладывал по жестяным консервным баночкам. Соорудив себе какое-то сиденье, потихоньку перекапывал землю в огороде.

Но больше всего любил гнать самогон к праздникам. Когда брага из свёклы подходила, он начинал собирать аппарат, составляющие части которого (корыто, змеевик, нахлюпка - чугун без дна) находились в разных углах сарая, чтобы участковый, не приведи Господи, не нашёл во время обыска. Гнать начинал в ненастную погоду поздно вечером, чтобы никто из соседей не увидел дыма из трубы во внеурочное время и не догадался о его занятии. Выход продукции, с его слов, всегда был плохой: вместо семи литров почему-то получалось всего пять (потому что два в заначке). Зато потом дед несколько дней находился в весёлом расположении духа.

Вот и всё, что я смог вспомнить. А ведь биография его была очень интересной. Ах, если бы сейчас… Если бы… Если бы…

Прав поэт (имени не помню), который сказал: "Порой мы тех людей не ценим, которых видим каждый день".