- Подожди, не торопись. С мыслями мне собраться надо, если уж ты записывать меня собралась. А то вдруг чего не так скажу, перепутаю…
Жительница Верхнего Чуева Анастасия Дмитриевна Кувардина лукавит. У неё до сих пор ясная память, и почти все события своей долгой, нелёгкой жизни она может описать в подробностях. Рассказ начинает издалека…
- Родилась я не здесь, в Моисееве, в 1923 году. Старшей в семье была, а кроме меня ещё восемь девок у отца с матерью народились. Жили мы не хуже других, дом у нас был большой, кирпичный. В нём печка - железом обитая, полати просторные. Скотина водилась - это уж само собой. Пришло время - колхозы начались. Ой, как не хотели люди туда идти! Ну, почему? То у каждого своё хозяйство, привыкли уж так семьёй-то трудиться. А там, кто его знает, чего ждать? Говорили, что ничего хорошего не увидим. Сомневался, в общем, народ. Агитаторы по деревням пошли. Годов семь мне было, когда в нашей избе собрание устраивали. Мужиков, баб - полным полно набилось, и все ждут кого-то. Приезжает чужой человек: хорошо одетый, в перчатках кожаных. Говорить начал. Всё "разрисовывал", как в колхозе нам хорошо будет, какая жизнь красивая начнётся.
Красивая жизнь началась с того, что у жителей начали отбирать скотину:
- У нас лошадь со двора увели со всей сбруей. Мать всё следом шла, кричала в голос. Но сказать, чтобы мы так уж голодать начали… Нет. Щи да кашу варили. И корову у нас не отняли, а с молоком с голоду не пропадёшь. Ещё сад выручал. Огород был невелик, картошки мы сажали мало. А сад большой. Как сейчас помню - девяносто корней! Яблони, груши, слива, ещё вишни много. Как наступал сезон урожая, вот уж хорошо было. Фрукты родители в Мучкап на базар возили, продавали. Оттуда пшено доставляли, другие продукты. А мы дома отца-мать ждали. Я - за хозяйку. Самовар поставить, корову с телком напоить - всё мои дела.
Годы шли своим чередом, все давно привыкли к колхозам, получали по трудодням и особо не тужили о прежней единоличной жизни. Настя окончила семь классов, размышляла о будущем, ещё не зная, что строить планы бессмысленно. Все мечты разрушила война.
- Выходной день был, базарный. Отец с матерью, как всегда, в Мучкап уехали. Многие из соседей - тоже. Ну а мы что-то там по дому поделали и на улицу выбежали их поджидать. Слышим, телеги уж заскрипели за околицей. И сразу бабьи причитания донеслись: война, война началась! Что потом? Скажу. На трудовой фронт меня забрали. И не только меня: много ещё молоденьких девчат и парнишек. Обманом увезли. Говорили, что надо в Мучкап ехать, на строительство. А повезли на Обловку, погрузили в вагоны и отправили. Едем, едем, а куда - неизвестно. Может, кто чего и знал, а я глупа ещё была, чтобы допытаться. Глядь, в Орловской области очутились.
Выпустили нас из вагонов, на какой-то бугор привели. Выдали лопаты, кирки, топоры. Этими орудиями мы рыли окопы, противотанковые рвы. "Начальники" наши опять нас обманывали. Отмеряют участок и говорят: "Вот, кто первый с заданием справится, тому премию будут давать". Вырыли мы, а премии не дождались. Нас успокаивают: "Ещё поработайте, будет премия. На склад уже платья и обувь завезли для вас". Потом верить мы перестали. А как верить, если… Только один участок закончим, нас поднимают в ночь и на другое место гонят. По 20-30 километров зараз пешком проходили. Потом снова за работу. Спать-то толком не спали. Когда выдавался такой случай, устраивались, как могли. Иногда отдыхали в сельских клубах, но чаще дремали прямо под открытым небом. В одиннадцать вечера - отбой, в четыре часа утра - уже подъём. И кормили не слишком хорошо. Давали нам утром 200 граммов хлеба и намазывали его... Что ты! Каким маслом! Маргарин был - маленький такой кусочек. На обед суп какой-то варили, но это не сразу и не всегда.
Впервые Насте стало по-настоящему страшно, когда в небе заревели вражеские самолёты, им навстречу направили свои машины советские лётчики, и начался жестокий воздушный бой. Но настоящий ужас она испытала немного позже:
- Слышу гул, поднимаю голову, самолёт с крестами прямо на меня летит. И снижается. Всё, думаю, конец. Подолом платья голову накрыла, чтобы смерти не видеть. Но не стал лётчик стрелять, поднял машину и улетел. Повезло мне.
К постоянным бомбёжкам пришлось привыкнуть: некогда было дрожать и причитать, слишком много было работы:
- Мы и работали. Копаем, копаем, а кто и скажет: напрасный труд. Что, мол, наши рвы? Один танк в него "сядет", остановится, а другие по нему через препятствие переберутся. Мало, выходит, помощи от нас Советским войскам.
Вскоре случилась с девушкой большая неприятность:
- Да что говорить. Не неприятность, а горе горькое. В путь-то я из родного дома в туфельках отправилась. Красивые туфельки, брезентовые. Кремом их, бывало, до блеска начистишь и в клуб бежишь! Для танцев они в самый раз, а для работы оказались негодными. Развалились быстро. Вышла я тогда на работу босиком - бедные мои ноженьки! А новой обуви мне так и не выдали, неоткуда взять!
Настя рыла окопы и противотанковые рвы на подступах к Москве, побывала под Брянском. Через полтора месяца её отпустили домой:
- Видишь ли, как вышло… Мы там всё документы какие-то заполняли. Про себя писали. Кто где работает и прочее. Иные рабочими себя называли, другие - колхозниками. А я в "большие"-то люди не лезла, везде указывала "учащаяся". Вот учащихся-то и стали домой отправлять. Четверо суток до Обловки добиралась, и только тогда поняла, что такое настоящий голод. Ни краюшки хлебца с собой у меня не было. А как приехала домой, узнала, что отца на фронт забрали…
Анастасия стала трудиться в колхозе:
- Бригадиром меня поставили: полеводческой бригады. Вместо мамы. Ума ещё не набралась, а уже начальник! Но управлялась как-то. Дома - свои дела. Желудей набрать и истолочь надо было: есть-то хочется. Ой, какие они "вредные"! Горькие очень. Другое дело - ракушки из речки: это уж мясо! Ночью ходили в лес дрова воровать. Днём-то их и не взять, запрещено строго-настрого. Лесник заметит - не только дрова отберёт, но и топор, и верёвку. Кто-то коренюшками с полей тогда топился, но от нас поле далеко, а лес - вот он, рукой подать.
Долго "наслаждаться" домашней жизнью девушке не пришлось: вручили повестку. Стала она бойцом зенитной батареи, наводчицей азимута. Сегодня Анастасия Дмитриевна, хоть и является ветераном Великой Отечественной войны, отрицает все свои заслуги:
- Так скажу. На войне я была, а на фронте - нет. В настоящих-то боях не участвовала. Наша часть шла за фронтом. Четыре наших зенитки охраняли станции, оружейные склады, военные аэродромы. А при них - одни женщины. Я на приборе сидела, самолёты "ловила". Но часто и в караулы ходила. Страшно было. Отведут меня за три километра - склад охранять. Одну оставят. А что я? Девчонка с ружьём, и только. Что сделаю, если налётчики какие объявятся? Но Бог миловал, никто меня не тронул.
А.Д.Кувардина в составе своей зенитной батареи побывала под Харьковом, дошла до Венгрии, в 1945 году вернулась домой. Порадовалась за отца - он сумел выжить в кровавых сражениях.
В 1948 году вышла замуж. Супруг, Василий, - бывший фронтовик, побывавший в плену, колхозный комбайнер - оказался работящим, мастеровым парнем, заботящимся о благе семьи. Всё старался где-то подработать, скопить денег на новый дом. Анастасия тоже трудилась в колхозе, была свекловичницей. Больших должностей не заслужила, да и когда было думать о карьере? Она каждые два года рожала любимому мужу по красавице-дочке. Восемь девчонок воспитали! Ну-ка, кто похвастается таким богатством? Конечно, нелегко это - много лет подряд младенца-то под сердцем, то у груди носить, а когда и одновременно. Но и счастья в семье Кувардиных было столько, что и словами не выразить. А материальные трудности - не беда. Анастасия быстро научилась рукоделию, обвязывала и обшивала всех домочадцев. Голодными тоже не ходили:
- Хлебушка хватало. Василий с зерном в Мучкап на мельницу съездит, оттуда муки белой везёт. А из неё пышки получались замечательные. За свёклу мне сахар давали, коровка у нас имелась, потом овечек завели. Щей, помню, ведёрный чугун готовила - на всю семью-то. Тыкву и свёклу парила. Картошку варила. Всё у нас было, нормально питались…
Фото автора
