Лента новостей
Статья21 мая 2015, 10:46

Страшное время оккупации

Николай Алёхин, известный в городе врач, продолжает сегодня делиться с горожанами своими воспоминаниями о далеком и страшном времени фашистской оккупации, которую ему пришлось пережить. Начало воспоминаний - в №19 “Нашего вестника” от 6 мая 2015 года.

Тогда надо всем, быстро сообщив горькую весть соседям, забирать своих детей и бежать в лес. На вопрос мамы: "А если будут в нас стрелять?", он ответил: "Убьют тебя, меня, но большинство всё же спасется, всех не перестреляют. А вот если останемся в хатах, вот тогда будет беда". Услышав эти слова, я был объят ужасом и почти каждый день представлял себе, как мы бежим в лес по глубокому снегу, немцы по нам, бегущим, открывают огонь, убили маму, а я остался один. Что я тогда буду делать?! Ночью я просыпался, толкал сонную маму и спрашивал: "Мам, мама, ты жива?".
В нашей хате были расквартированы офицер и его ординарец, который называл себя "Иваном из Чехословакии". Мы видели, что он четко выполнял свои уставные требования по уходу за офицером и по его охране. Но когда тот уходил в штаб, ординарец, оставшись с нами один, воровал у начальства продукты, наедался до отвала, а остатки начал прятать в нашей комнатке за печкой в уголке, чтобы потом еще полакомиться. Мы очень боялись, что если при обыске найдут у нас офицерский паек, то сочтут, что это дело наших рук, и сразу расстреляют. Кстати, немцы очень не любили воровство в любых его формах, всех замеченных в воровстве крестьян уничтожали.
Мама стала просить ординарца, чтобы он не делал плохого, ведь нас могут расстрелять. Но тот жестами показал, что, мол, офицер дурак, ничего не заметит. Слава Богу, что ординарцу тогда всё сошло с рук.
Вот так жили мы в оккупации в вечном страхе.
Стали угадывать приближение своих
Вскоре среди немцев стали витать паника, тревога, обеспокоенность. Оккупанты, естественно, нам ничего не говорили, но в их речи мы всё чаще стали слышать слово "Сталинград". Мы тогда сообразили, что под Сталинградом для фашистов что-то случилось непредвиденное, скорее всего их там разгромили.
К новому 1943 году и в начале января сорок третьего немцы особенно засуетились, забеспокоились. Заметны по ночам стали передвижения их войск, обозов с техникой по направлению к Новому Осколу, на юг.
Прямо на улицах фашисты стали разводить костры - сжигали в них свою одежду, плащ-палатки, какие-то бумаги. Мы стали догадываться, что у немцев не всё ладно на их фронтах, и убедились в этом, когда по утрам в отдельные дни стали слышать далекие, глухие орудийные залпы. Солдаты, расквартированные у нас, уходили куда-то в ночь, а через 10-12 дней возвращались ранеными, с перевязанными рукавами, головами… На их лицах можно было прочитать панику и страх. Сомнений не оставалось: немцев погнали теперь назад, на запад, туда, откуда они пришли.
Ох, как теперь немцы изменились. Куда делись их надменность, наглость, высокомерие? Они теперь стали надломленными, задумчивыми.
Настало страшное время и для нас. Мы знали, что, отступая, враг всё сжигает, уничтожает, всех убивает. Не менее боялись мы и боев на нашей территории. Возле нашего села фашисты начали маскировать свои пушки, танки, а пулеметы устанавливать в сараях, скирдах и наших хатах. Они ждали боев, укрепив свою оборону, а мы ждали смерти, поджогов, расстрелов и других страданий. Спасаясь, бежать в 30-35-градусный мороз в лес по глубокому снегу - значит, самим бежать за своей смертью. В такой мороз в лесу можно через 2-3 часа замерзнуть.
Все жители ждали своей участи. Жили в постоянном страхе, не раздеваясь ни днем, ни ночью, боялись поджогов и расстрелов. С большой надеждой ждали своих, советских солдат, только в них видели свое спасение. По усиливающейся орудийной стрельбе угадывали приближение своих, родной Красной Армии. Сомнений уже не оставалось: немцы отступают.
"Киндер, киндер, Берлин"
Однажды вечером в село вошла группа немцев. Они построились посреди улицы, получили от командира какое-то распоряжение, сверили часы и группами по 5-6 человек стали направляться к нашим хатам. Мы решили, что нам пришел конец! Мама забеспокоилась, задрожали ее руки, голос. Она быстро схватила меня, надела валенки, верхнюю одежду, и мы забились на кухне у печки. Вскоре в дом вошли немцы. Находящиеся у нас мадьяры по их приказу освободили комнату, а пришедшие сняли огромные, длинные до пят тулупы с большими воротниками и валенки и улеглись на полу на солому, захрапели. Мама, не отрываясь, посматривала в оконную проталину. По улице вместо мадьяров уже расхаживали немецкие патрули. Пожаров в селе она не заметила, не выгоняли из домов и крестьян.
Но спать немцы не все легли. Один, очень высокого роста, остался за дежурного. Он зашел к нам на кухню. Мы испугались, когда он протянул ко мне длинные руки в черных и холодных перчатках. Мама замерла. А я почувствовал страх, когда он коснулся моей щеки. Немец сунул свои руки в мои; мама сразу догадалась, что он от меня хочет, и сказала: "Коля, не бойся, ему нужно помочь снять перчатки". Что я и сделал. Немец обрадовался, что нашел со мной общий язык, а потом стал холодные, как ледышки, руки засовывать мне за шиворот, я ежился, а немец хохотал. Мама стала меня успокаивать: "Не бойся, сынок, он просто с тобой играет". А немец, повернувшись в сторону мамы, начал что-то ей говорить, мы поняли всего два слова: "Киндер, киндер, Берлин".
И догадались, что у него в Берлине, тоже такой же "киндер", как и я. Мама это следом за ним повторяла, а он одобрительно кивал головой. Наверное, увидев женщину с ребенком, он вспомнил, что там, далеко в Берлине, у него жена и сын. И, наверное, отступая, он боялся быть убитым, никогда не увидеть ни жены, ни сына, на других родных.
Когда немец отогрелся, стал заглядывать в чугунки, в которых мадьяры варили картошку. Оставшиеся картофелины высыпал на стол, стал аккуратно их чистить и прямо целые класть в рот. Видно было, что немцы страдали не только от русских морозов, они были еще и голодные.
Вскоре дежурный немец разбудил всех спящих. Те вскочили, накинули поверх шинелей тулупы, стали выходить из хаты. Мы дрожали от страха: вот расстреляют, вот забьют двери, вот подожгут. Нервы были на пределе. Но, слава Богу, ничего не произошло.
Припав к окнам, мы видели, как фрицы вышли из хат, построились, сделали перекличку и строем покинули наше село, никого не тронув.
Это наши! Наши пришли!
Мы продолжали ждать своих. Наша территория теперь стала нейтральной фронтовой зоной: немцы ушли, а наши еще не подошли. Конечно, мы не верили, что немцы оставили наше село без боя, зачем тогда им надо было укрывать танки, пушки и пулеметы? Мы ждали боевых схваток.
Около недели в селе не было ни немцев, ни наших. За это время село покинули полицаи и те, кто установил с немцами хорошие связи, кто издевался над своим же народом. При отступлении они немцам стали не нужны, вот и побежали из родных мест, спасая свои шкуры.
Но не все фашисты, оказалось, покинули наше село. В крайней хате у старосты остались три немца, вооруженные до зубов. Мы их очень боялись, следили за их действиями, боялись, что они остались для того, чтобы уничтожить всех жителей, сжечь село.
Вскоре увидели не с востока, а с запада, со стороны реки и леса двух незнакомых. Они шли медленно, спокойно в наше село. Немцы? Нет, не похоже. Наши? То тогда почему не с востока, а с запада? А когда мы увидели на шапках красные звездочки, когда мы услышали свою неподдельную русскую речь, то убедились: это наши!
Те, кто первый из крестьян с ними заговорил, закричал на все село: "Это наши, наши пришли!". И мы, как по команде, высыпались из-за своих заборов, по глубокому снегу побежали к ним навстречу. Бежали к ним первые мы, дети, за нами бежали старики с палочками и женщины, и все кричали: "Наши! Это наши, наконец, пришли!". Собралось все село, наши матери и бабушки плакали, отодвигали тех, кто уже с красноармейцами поздоровался, каждый хотел пожать им руку. Почти каждый из селян задавал вопросы: "А не служите ли вы с моим мужем или сыном Васькой, Петькой, Валькой?" и называл фамилию. Спрашивали: отступил ли немец; где сейчас фронт; не вернутся ли фрицы обратно? Бойцы сообщили, что немцы отступают по всем фронтам, враг будет разбит, и победа будет за нами. О, какое это счастье слышать родную русскую речь, разговаривать, ничего не страшась.
Нашим солдатам мы сказали, что в селе остались три немца, и показали дом, где они расположились. Один был убит при побеге, а два других сдались добровольно. Их позже расстреляли у реки.
Потом советские бойцы-разведчики ушли в районный центр Чернянка, проверить, что немцев уже нет и там. Дня через три-четыре с востока на запад стала продвигаться, видимо, одна из наших передовых частей. Солдаты шли открыто, уверенно, убежденные по данным разведчиков, что в райцентре нет фашистов. Но враг все-таки устроил западню. С крыши элеватора застрочили фашистские пулеметы. Немцев было меньше 10 человек, и все они открыли страшный и неожиданный огонь по нашим солдатам. Погибло много советских воинов - около двухсот. Это было большим горем для всего нашего района. Похоронили погибших бойцов в братских могилах. Ежегодно в День Победы местные жители приходят сюда поклониться своим освободителям, которые отдали жизни за наше мирное будущее.
Автор:Николай Алехин