…Её уже нет в живых 16 лет. Она - это моя мама, которая родилась в 1911 году. В 18 лет вышла замуж, как выходили большинство девушек в то время, по воле родителей. Правда, родительница была уже в единственном числе. Отец умер, когда ей было всего восемь лет, а её братьям и того меньше.
Из детей она была в семье самой старшей. Отца здоровым и не видели. Первый раз он ушёл на войну в 1914 году, потом революция, гражданская война… Как сейчас, перед глазами вижу его на фотографии, его - своего деда. Он в офицерском мундире, ещё царского времени.
Нет, он был не из богатой семьи, но, видно, служил честно и не был трусом, если на груди красовался крест. Что это за награда, бабушка и сама не знала, а прожила она чуть более 100 лет. Только и помню, что он просил всё время земляники. И мама моя вместе со своей мамой и маленькими братьями ходила в лес (а бабушка знала его отлично, что и передала своей дочери), ягоду в погребе рассыпали в деревянных корытах и так продлевали жизнь отцу-солдату, который сам почти уже и не передвигался.
Но с его присутствием была какая-то незримая защита, было как-то спокойнее и не так страшно. А потом не стало самого главного мужчины в доме. И началась у бабушки вдовья жизнь, а у детей её - сиротская. Но спасал труд. Умела бабушка трудиться, приучила к этому и своих детей, а потом и нас, своих внуков. Приучила быть добрыми, не завидовать, не лихоститься (как говорила она).
Некрасовская Матрона
Помню её круглое, чистое лицо с умным и открытым взглядом. Василиса всегда верила в Бога, всегда крестилась. Но почём зря (это опять её слова) никогда к Богу не обращалась. Не имея никакого образования, не умея даже подпись свою поставить, она до появления больниц уже в советское время принимала всех детей у родительниц, то есть была бабкой-повитушкой. А когда отпала нужда в ней как акушерке, она стала крестить детей, хотя ей запрещали, наказывали нередко. А люди всё равно шли к ней, и крестила она их детей почти до самой своей смерти. Умерла не болея, полежала в переднем углу, перед иконой, всего два дня.
Её нелёгкая судьба передалась и дочери Прасковье. Конечно, вышла мама замуж не по любви. Она никогда нам, своим детям, и не рассказывала об этом чувстве. Наверное, так и не поняла, не почувствовала, что это такое. Замуж надо было выходить.
А посватался богатый. Мама сама потом смеялась над этим богатством: фуражка и гармонь, на которой он мастерски играл до самой смерти.
И попала она, как некрасовская Матрона Тимофеевна (это уже моё примечание) «с девичьей холи в ад». Семья мужа была большая. Жили все вместе, отделяться стали уже намного позже. Всем надо было подчиняться: и свекрови, и свёкру, и старшим снохам и деверям (братьям мужа).
Муж оказался неплохой, но ревновал сильно. Мама была высокая, красивая, с необыкновенной косой, а он небольшого роста, лицом не вышел тоже… Повода, конечно, никакого не было. С годами, к старости, сам смеялся над этим, а ведь обижал когда-то из-за этого свою сначала молодую, а потом немолодую жену.
Первая утрата
Дети пошли сразу, их родила мама девять. Правда, в живых через некоторое время осталось только четверо - три дочки и мальчик. Первыми были двойняшки, две девочки. Мама с горечью вспоминала, что даже имени не успела дать. Родила преждевременно потому, что свекровь заставила толочь табак. И отравились её первенцы в ней уже самой. Да и сама чуть не погибла. Но перечить было нельзя. Сирота. Заступиться некому. Пожалеть тоже. Потом был ещё мёртвый ребёнок. И уже боялась, что не увидит живым ни одно своё дитя. Но родились один за другим сразу два мальчика, Паша и Володя. Разница была всего в один год. В 1938-м родилась дочка, назвали Валей, а перед самой войной - за полгода - ещё одна дочь, Рая. И счастье наконец, как казалось маме, пришло и к ней. Но вот война…
Беда в одиночку не ходит
Мужа сразу взяли. Но она привыкла терпеть, к трудностям была приучена. А тут святое дело - Родину защищать надо, своих детей тоже. Она знала, как и многие другие женщины, что теперь только надо ждать и надеяться. Старшие дети, мальчики, уже подросли, а Паша стал уже настоящим помощником, ходил и то как-то по-хозяйски. И Володя подрастал. Умный, добрый, хороший мальчик был. Отцу уж на фронт письма писать пытался. Но вдруг заболел, простыл где-то. Не доглядела мать: нужно было в колхоз на работу ходить, а дети одни, свекровь за всеми не углядит, она не одна сноха была. Но мама ни на кого не обижалась. Пенициллина не было, пыталась спасти своим грудным молоком, кормила в это время младшую. И стало ему на какое-то время лучше. Но увидела мама сон: монах в чёрном догнал её и говорит, что всё равно заберёт его. Вскоре мальчик и умер. Страшное было горе. Но это - только первая ласточка.
Перед самым концом войны заболел и старший, Павел. Красивый был, кудрявый. Без шапки по холоду ходить не боялся. Менингитом заболел. Лечили в Горельской больнице. Но ведь шла война, лекарств никаких. Сейчас конечно бы вылечили. Врач сказал маме: «Вези, Параша, домой. Довезёшь ещё живым». Мама вспоминала: «Гляжу, а он хлеб собирает, сказал, что девчонкам отвезти, это гостинец для них». До дома мама довезла на лошади сына, а уже с рыдвана помогли ей снести его на руках. Через неделю и его не стало. Я и сейчас, когда прихожу на кладбище, только приблизительно могу указать то место, где похоронены мои старшие братья. Раньше хоть крестики стояли маленькие, а потом и они исчезли. На этом месте уже другие, чужие могилы.
Но горе не оставляло маму, оно шло за ней по пятам. Заболела дочь Валя. Мама бросилась с ней в Тамбов, искала больницы, чтобы помогли девочке. Попала там под бомбёжку - бомбили ведь и Тамбов. Вернулась домой. Девочка осталась в живых, но потеряла слух.
Если бы не меньшенькая...
И - кончилось всякое терпение. Взяла она верёвку и решила (это её слова) удушиться. Всё уже приготовила, и вдруг послышался ей плачь младшенькой. А лежала она тоже больная, вся в чирьях, а лечить опять нечем. Остановила мать сама себя, бросила верёвку, пихнула ногой табуретку: «Что я делаю, а этих, а эту на кого бросаешь?!»
И опять работа в колхозе, и опять скорбь, глядя на больных девчонок. Со временем стало ей легче, да ведь и в других семьях дети умирали, прививок-то не делали. «Видела, что не одна я была в своём горе», - продолжала она.
Вернулся и обомлел...
Кончилась война. Те мужчины, которые оказались живы, вернулись домой. А маме опять «повезло»: отца оставили ещё на два года, чтобы восстановить разрушенное войной, ведь он был плотником. В 1947 году он переступил порог дома, переступил и замер - стояли перед ним две больные девчонки, а сыновей, надежды его, не было. И завыл нечеловеческим голосом, и запил надолго. Начал скандалить, обвинять мать, что не уберегла, не спасла мальчишек. Ждал, когда родится теперь послевоенный ребёнок. Надеялся, что будет сын.
А потом родилась я. Приняла меня на свои руки моя бабушка Василиса. Отец не пришёл и поглядеть на меня. Не нужна была ему девчонка. Мать переживала, что он так относился ко мне. Но это продолжалось недолго. Лицом я оказалась не в маму, а вся в него: крошечная, узкоглазая и кудрявая. Да ещё и научилась читать очень рано. Только отец не в духе пришёл с колхозной работы, мама покормит его, а затем сразу сажает меня на подоконник, чтобы я читала ему сказки, потом рассказы и прочее, прочее. И стал он меня звать «свет в окне» и наконец-то полюбил, как и своих мальчишек.
Радость отцовская
А затем родился и долгожданный сын. Счастью отца не было конца. Он просто лелеял его. А вот похож был Коля на маму: высокий, красивый, плотный, крепкий, белоголовый и кудрявый. А мы-то, девчонки, как любили его! Всё было для него, всё самое лучшее: редкие пряники и конфеты, и конь-игрушка… И залелеяли все вместе, но об этом позже.
Жили все вместе в небольшой избушке, построенной ещё до войны. А ведь мы подрастали, стало уже тесновато. Помню, я спала на сундуке, на фуфайках, поскольку была всех меньше, всех легче и всех короче. Стали строиться. Но радоваться так и не научились, тем более что не перестали ещё оплакивать отца народов, великого Сталина. Как сейчас, помню газету «Правда» в руках родителей с портретом вождя.
Трудились по совести
И лес купили, и сруб уже приготовились ставить, как вдруг очень загрустили мои родители, стали вязать узлы, собирать туда самое необходимое. Нас, младших, одетыми спать укладывали и вздрагивали по ночам от каждого звука. И наконец дождались. Поздно ночью зашли в дом двое военных, в шинелях, в шапках-ушанках, плотные такие, крепкие. Отец стал подавать им какие-то бумажки, мама охолодела, застыла около русской печки. Часа через два они уехали. Мы стали достраиваться. И только уже намного позже рассказала нам мать об этих «гостях», цели их приезда и что сказал на прощание один из них: «Стройся, отец, только соседа остерегайся, это он написал на тебя».
Строились, а досок не хватало. А женщины, ведь мы какие… Начала мама подзуживать отцу, что вон Гришка-сосед «прёть всё что попало домой», а ты никуда не гож, так и будем, мол, жить в нищете. И допелась. В это время строили у нас в селе первый клуб. А отец-то плотник, и ещё какой! Вот и украл он три доски. Украл и заболел. Сел у окна и ждёт, когда за ним придут, теперь уже за дело. Исхудал, ни с кем не разговаривает… И вот нам мать говорит однажды: «Спать сегодня не ложитесь, доски назад отнесём, к воровству тоже привычка и характер нужны». Без смеха и улыбки не могу вспомнить эту ночь. Отнесли мы эти доски по огородам, по картовнику, то есть по бороздам картошки, назад к клубу. Ничего, построимся и без них.
Отец после этого похода ожил, повеселел и ходить стал по-прежнему бодро и уверенно. Так и прожили мои родители вместе много лет. Народили, как уже говорила выше, девять детей. Живые мы теперь двое: две сестры - Валя с 1938 года, а я - с 1948-го. Прожили мать и отец по 87 лет. Умерли почти в одно и то же время.
Невесть как, а выжили
Отец был 1911 года рождения, он умер на четыре года раньше. И что интересно: о любви ведь и речи не шло, а столько пережили вместе друг с другом и со своей страной, что просто диву даёшься. Откуда брались силы, почему не озлобились, почему нас научили жить так, как мы прожили, а не по-другому… Мне хочется ответить и за них, и за себя.
Наверное, потому, что мы русские. Наверное, потому, что Родина для нас - мать. Потому, что земля наша, по которой ходила она, моя мама, её мама, по которой будут ходить наши внуки и ходят наши дети, - она нам матушка, тоже от слова «мать», то есть самое дорогое и родное.
Скоро День матери - праздник всех матерей и моей мамы. И мне хочется обратиться ко всем детям, сколько бы им лет ни было: берегите своих матерей, они дали вам жизнь. Проживите же её достойно, как прожила ваша мать. Поклонитесь ей до самой земли, как кланяюсь я своей маме, когда прихожу к ней на могилу, когда вижу, уходя, что она смотрит мне вслед и, наверное, по-прежнему беспокоится о нас, детях, не зная, что нас уже не девять и не четверо, а всего двое.
