Этот рассказ о тайной почте Антонова во времена крестьянского бунта калугинский краевед Николай Петрович Грачев написал со слов жительницы села Курдюки Пелагеи (Полины) Никифоровны Шараповой (Голомазовой), её мужа - Егора Андреевича Голомазова, Анастасии Петровны Кузьминой.
…Работая начальником милиции в Кирсанове, Александр Антонов много раз бывал и в Курдюках, и в Калугино. Как-то Александр Степанович получил от местного мужика бумагу, в которой говорилось о какой-то драке, где был замешан Иван Егорович Ишин. Под вечер приехали разобраться милиционеры. В волостной управе уже никого не было, потому остановились у Никифора Андреевича Шарапова - курдюковского ямщика, который жил рядом и приглядывал за ней.
Сняв шапку, Никифор поклонился и спросил:
- Ночевать останетесь?
- Наверное, - ответил Антонов.
Ямщик взял поводья, отвел коней в конюшню, а Антонов пошёл в дом. Марья, жена Никифора, нарезала большими ломтями хлеб, подала на стол горшок с молоком:
- Нате, поешьте с дороги. Сколько же вы отмахали, ноги, поди, одеревенели!
- Да мы к тому привыкшие, - ответил Антонов.
- Ладно тебе, - цыкнул на жену ямщик, - сходи на огород, вечером народ соберётся. А как на лошадях ездить, мы и сами разумеем. Вот бабы распоясались совсем, а, Александр Степанович?
- Да будет тебе, жена у тебя хорошая, - улыбнулся Антонов.
- Так вот и не упустить бы. Христом Богом тебя прошу, при ней этого не скажи! - взмолился Никифор.
Антонов подтолкнул Никифора в бок, ухватил его за кушак, подтянул к себе ближе и спросил с хитрецой в глазах:
- А сам-то ведь по всему уезду кружишь, на баб-то не смотришь?
- Да что ты, Степаныч, глянь, орава у меня какая, - ответил мужик.
- Ох и мутишь ты, Никифор, - подмигнул Антонов. - Ступай разыщи Ивана Егорыча.
- А чего его искать-то? Он уехал в Осиновку, а когда вернется, я не знаю, - отозвался Никифор, однако коня обуздал и в Осиновку поскакал.
Антонов с милиционерами вышел на улицу, долго стоял и смотрел на церковь, думая о чём-то своем. По темну появились Ишин с Никифором. Иван Егорыч слез с коня, поздоровался и вместе с Антоновым зашёл в дом, там они и разговаривали. Вскоре Ишин сошёл на крыльцо и крикнул:
- Никишка (он всегда так называл ямщика), завтра потребуешься.
…Утром Антонов проснулся рано, сходил на речку, а когда вернулся, Никифор уже хлопотал подле конюшни.
- Вот, собираюсь - мне нонче ехать в Инжавино, потом в Трескино, - сказал ямщик.
Антонов вынул из кармана листок бумаги, карандаш, что-то написал и спросил у Никифора, не знает ли он Куренкова. И велел передать тому записку.
- Исполню, - ответил ямщик и, рисуясь перед гостем, строго приказал вышедшей из дома Марье:
- Кафтан давай, да кушак не забудь.
Марья вынесла мужу кафтан, кушак и котомку.
- Поел бы, - сказала она, - я каши наварила.
- Некогда баловать, дорогой поем. Ребятам скажи, пущай навоз из конюшни вывозють. Колька пущай вдвойне работает - Андрей мне вчерась сказывал, что опять он подрался на речке с малым Гаврюхиным, силы девать некуды. Приеду - выпорю, - горячился Никифор.
- Давай, давай, гони, - торопил его Антонов, а милиционеры оседлали коней и поскакали в сторону Потловки.
Читать Никифор умел, а потому его так и тянуло узнать, что было в записке. Только под Трескино решился развернуть бумагу, там было написано: «Приезжай к Ишину. Я».
На другой день Иван Егорович подозвал ямщика и велел никому не болтать о записках и письмах, которые ему будут передавать. За это, мол, Никифору заплатят сахаром. Так и повелось - ямщик стал время от времени скрытно передавать послания и помалкивать о том. Ишина он побаивался - тот пообещал, ежели что, «прокатить на вороных». Смысла фразы Никифор не понимал, а переспрашивать опасался.
Нередко ямщику приходилось возить секретную почту в Верхнеспасское к Ивану Матюхину, и, как бы ему не было страшно, любопытство оказывалось сильнее, и Никифор прочитывал записки. Текст одного из посланий был странным: «Сгибай дугу в оглоблю!». Матюхин тут же написал ответ и передал ямщику: «13 мух на потолке». А однажды передали записку для Ишина из Кирсанова, а в ней написано: «Ждёшь, как мухи закусают!». Прочитав это, Иван Егорович начал сильно ругаться, стегать по телеге кнутом и орать:
- На вот, выкуси, а не деньги тебе!
Никифор, видя, как тот разъярён, поспешил укрыться в доме.
Всё чаще Ишин стал куда-то ездить, пропадал надолго. А однажды ямщик потерял записку, которую вёз из Золотовки. Сказать об этом Ивану Егорычу боялся, но пришлось. Ишин выслушал Никифора и вытаращил на него такие глазищи - ну точно не в себе. У Никишки ноги онемели, он и слова не смог больше вымолвить. А Ишин несколько раз огрел его плёткой, потом достал наган и наставил на почтальона:
- Мало тебе! Что, добавить?!
Никогда не думал Никифор, что Иван Егорович может быть таким страшным и жестоким, точно изверг. С этого дня Шарапов начал бояться многих, обходил разговорами деревенских мужиков. У него в конюшне стояло 9 лошадей, работы хватало, да и в почтовых разъездах был постоянно. Приходилось ему возить старосту, судью, начальника милиции, урядника, людей из управы - и не только по своей волости, но и в соседние. В плохую погоду запрягал лошадей цугом: так и шли в упряжке друг за другом.
Как-то Ишин спросил:
- Где держишь записки, когда в дороге?
- В кармане, - ответил ямщик.
- Разрежь хомут и клади их туда, - наказал Ишин, а потом протянул Никишке наган:- Так-то будет лучше. На дорогах-то останавливают?
- Надысь остановили подле Калугино, забрали картошку и хлеб - трое их было.
- Если один или двое - стреляй, особо, когда у тебя почта секретная, - сказал Ишин.
Ружьё у Шарапова было - ему выдавали на почте и проверяли всякий раз, как он отправлялся в путь: предписания были строгие.
Однажды ночью прибыл Антонов, а с ним два десятка конников, все хорошо вооружены, на чистокровных лошадях - уж Никифор в этом разбирался.
- Поменяйтесь с милиционером жеребцами, - сказал ему Иван Егорыч. Никифор не посмел противиться. Работы от Антонова и Ишина у ямщика прибавилось, время было ох какое неспокойное. В волисполкоме служили коммунисты и те, кто так себя называл, а по сути, зачастую, это были люди, путем не нажившие собственного хозяйства. Они, пользуясь данной большевиками властью, нещадно обдирали тех сельчан, кто своим трудом имел и дом, и в доме. Отбирали до последнего, до крохи, раскрывали на домах крыши. У Никифора забрали половину его лошадей, а когда тот хотел было заартачиться, намекнули, что ежели что, то и никакой Ишин за него не заступится.
Но, как оказалось, расправы с комитетчиками уже готовились. Всё случилось неожиданно: появились вооружённые люди, во главе которых был Иван Егорович Ишин, с ними - обоз. Подъехали к дому ямщика и отправились собирать коммунистов. Заводили их в дом Никифора, допрашивали, а потом - рубили. Крестились все - и кто убивал, и кого убивали. Иван Егорыч был в ярости, кричал. Жители прятались по погребам, кто где мог. А когда всё закончилось, Ишин спросил у трясущейся от страха Марьи, где, мол, её Никишка. А Никифор тем временем прятался в конюшне, там его и нашли.
- К тебе приезжал родственник Владимир Шарапов, который красный курсант?
Владимир действительно проходил службу курсантом в Москве, а в Курдюки прибыл однажды в самый разгар гражданской войны. Когда зашёл в дом Никифора, все так и ахнули: ведь могли его на дороге заприметить и тогда не известно, как повернулось бы.
- Да, был, - ответил Шарапов.
Ишин огрел его плетью, ямщик упал на пол и начал что-то бормотать.
- Хватит, пойдем, - приказал антоновский вожак Никишке.
Они подошли к обозу, Иван Егорович достал из мешка несколько кусков сахара и протянул их Никифору:
- На вот, возьми. Понадобишься еще.
Отряд повстанцев двинулся в сторону Караваино. А у ямщика дел прибавилось, он теперь был как бы обязан отрабатывать антоновцам. Жена Марья и дочь Полина тоже это понимали, мать нередко предостерегала дочь, чтобы та помалкивала, иначе «всех их изрубють».
Один раз Полина призналась, что видела у отца деньги, и много, но та лишь пресекла:
- Я тебе ещё раз сказываю: ты ничего не видала! Аль ты не понимаешь?
В один из дней Ишин опять дал ямщику большой конверт и сказал:
- Если остановят и найдут конверт, сразу скажешь мне.
Оказалось, что в конверте было написано о каком-то судебном деле, и фамилия Ишина была там указана. Несколько раз останавливали в дороге ямщика, но отпускали. Только в Карай-Салтыково спросили, почему он не отдал письмо на почте.
- Оно там давно, в мешке было завалено, - нашелся Никифор.
Возил записки и в Паревку, и в Чернавку, и в Инжавино. Как велел ему Ишин, сделал в хомуте потайное место. Были послания и из Рассказово. Никифор приезжал на тамошний базар, привязывал лошадь и ходил по рядам. Посыльные тем временем успевали спрятать в условленном хомуте записки, но сами никогда на глаза ямщику не попадались. Нередко сообщения были для портного. В одном, например, был такой текст: «Сошьёшь кафтан на двоих и фуражку». «Что значит кафтан на двоих? - размышлял Никифор. - Видать, огромный кафтан». После он отвозил сшитое в Калугино к Семёну Попову.
Тем временем отрядов на дорогах становилось всё больше, оттого ямщик выбирал путь по заброшенным дорогам или краю речки, дабы меньше попадаться на глаза. Каждый раз, когда он возвращался домой, жена восклицала:
- Слава Богу, цел!
Никифор перестал бранить жену и домочадцев. А в очередной приезд Ишин спросил его:
- На дорогах останавливают?
- Каждый день.
- Красных не видел?
- Много стало появляться, - ответил Шарапов.
- В управе кто есть?
- Нет никого, закрыта.
- Скоро будут. Свою управу скоро сделаем. Теперь ездить будешь недалеко. Поезжай к портному, пусть он даст тебе барахла всякого, вози эти вещи с собой. Если на дороге остановят, отвечай, что везёшь на продажу, что дома есть нечего, а работаешь на почте ямщиком. Будут тебе письма привозить, прячь в навозе, на конюшне, а потом отдавай Семену Попову. С Верхнеспасского Степана Горбатого знаешь? Вот ему тоже. В Караваино - Чертенку, в Золотовке - Федьке Рыжему, - наставлял Ишин.
Всех, кого называл Иван Егорович, Никифор знал. Рассказал об этом разговоре жене Марье.
- Если откажешься, он тебя убьёт, - сказала она. - Хорошо ли, плохо ли, но ты не виноват в том, что делаешь, потому как тебя заставляют. Ты - ямщик, нужен при любой власти, только смотри, сам не убей кого.
- Может нам убежать куды-нибудь? - предложил жене Никифор.
- Давай побегем, а сзади - орава наша!
В семье Шарапова было 12 человек, шестеро потом умерли - почему и как, старожилы не рассказывали. В Кирсанов с письмами ямщик в то время уже не ездил, повсюду шли бои, по деревням почти ежедневно проезжали вооружённые отряды - порой жители не успевали и понять, кто это есть: отряды гонялись друг за другом.
Никифор старался пересидеть дома, хотя письма и приходили. Ходили слухи, что красные рубят всех подряд, даже женщин и детей, берут заложников и расстреливают. Отец Павла Тимофеевича Эктова рассказывал Никифору, что котовцы якобы не выдерживали бои с антоновцами, и порой были вынуждены отступить.
Как-то к дому Никифора подъехал кавалерист из красных с запиской из Рассказово от портного. Дочь Полина сидела на крыльце и грызла семечки.
- Никифор дома?
- Мы давно не знаем, где он, - ответила Полина.
- Вот отдайте ему письмо.
Служивый уехал, а мать принялась бранить дочку за то, что та не убежала, как только заприметила кавалериста:
- Сколько раз отец говорил: гляди, нонча время какое, хоронись от всех! Чего рот разинула? Куды платок такой надела?!
- Маманя, не сказывай отцу, - просила Полина.
Вернувшись домой, Никифор прочитал записку, в ней было наказано приезжать, потому как все готово.
- Может не стоит тебе ехать, - взглянула на мужа Марья, - может, к концу всё идет.
- Что ты, всё только разгорается. Говорят, что войск понагнали. Деревни жгут вместе с людьми, расстреливают с обеих сторон.
В тот раз ямщик к портному всё же поехал. Чуть не доехал до его дома, как остановили красные и стали обыскивать. В телеге лежало несколько ведер картошки (якобы родным вез, а то голодают). Картошку отобрали и пригрозили.
С тех пор ямщик стал ещё сильнее сторониться и прятаться от всех. Когда мятеж поутих, Никифор продолжил работать на почте. Прежних из управы антоновцы порубили, а новые к ямщику не придирались: Никифор с отрядами вроде не ездил, в убийствах не участвовал.
Много людей было убито во время антоновского мятежа - и красных, и повстанцев, и простых жителей окрестных деревень. Их так и хоронили в округе Калугино, но не было поставлено крестов. На старой дороге в Калугино, на Фроловом бугре, в то время расстреляно немалое число красных. У деревни Дуровка были захоронения, у речки Сухая Панда. Четверо комсомольцев было убито у речки в деревне Юмашевка.
Это наша земля и наша история…
* * *
