Помнят Прага и Карпаты

ПОСЛЕДНИЙ МИРНЫЙ СЕНОКОС

Над лугом стоял переливающийся солнечный зной. Жёлтые ровные рядки скошенного сена тянулись на бугор меж изумрудной зелени скошенной травы. Вверх не поднять головы. Небо раскалилось до предела. Люди и лошади выматывались в пряной пыли скошенного сена, духоте и жаре. Иван Павлович подбадривал своё и без того дружно работающее семейство: «Давай, давай, робяты, до дождя нужно поспеть и сметать сено в копны – к вечеру ужо дождь пойдёт». Старший Николай весело отвечал: «Не боись, батя, до дождя уберём». Старшая из сестёр Александра взмолилась: «Батя, давай хоть немного жару перегодим – сил вовсе не осталось». «Ты что, девка, ополоумела что ли? Сейчас минута год кормит, а не ровён час дождь пойдёт – сено всё запреет, потом почернеет. Чем будем скотину кормить?». Но затем, почесав затылок, милостиво разрешил: «Ладно уж, два раза нырнуть и два раза вынырнуть, и назад – сено копнить».

Пётр, бросив вилы, прилёг в тень копны. Краем глаза увидел верхового, который, сняв рубаху и размахивая ею, как вымпелом, что-то кричал. Сельчане, бросив работу, с напряжением вглядывались в приближающегося к ним конника. Тот, подскакав к народу, бросил коня в дыбки, ловко соскочил с него, зачерпнул ковшиком из бочки воды, выпил его до дна и с шумом выдохнул откуда-то из глубины своего организма: «Война!». Помолчав немного, добавил: «Сейчас все к правлению колхоза – приехал из райкома уполномоченный, будет речь держать».

Собравшийся народ словно очнулся – бабы запричитали, мужики кто тёр затылок, кто подбородок, прикидывая, что будет дальше. Николай Павлович бросил в сердцах: «Вот те и успели до дождя». Словно для него проблема уборки сена была важнее, чем нападение агрессора. А объяснялось это просто. Он безоговорочно верил существовавшей тогда военной доктрине: любой враг, посягнувший на наши священные рубежи, будет разбит, и война перейдёт на на территорию противника.

Верил этому не только он,  верили этому и большинство его земляков. Прибывший уполномоченный, а затем и выступивший с обращением к советскому народу Сталин утвердили в них эту веру: «Наше дело правое, победа будет за нами!». Никто из них не знал и не подозревал тогда, что путь к этой победе займёт долгие четыре года, что будут тяжёлые поражения, длительное отступление вглубь страны, и что многие из них погибнут, защищая Родину. Одно они твёрдо знали – несмотря ни на что, победа будет за ними. На том веками стояла и стоять будет Русская земля!

Первым призвали Николая. Когда его провожали, Пётр ему с завистью сказал: «Повезло тебе, Колян, – разобьёте фрица и вернётесь домой, а мне вот не доведётся повоевать». Повернувшись к брату, Николай серьёзным голосом ответил: «Хорошо, если бы так получилось, но мне кажется, что война началась серьёзная – прошла всего неделя, а немцы уже Минск захватили». «Да это наши их заманивают, чтобы окружить и разгромить», – не сдавался Пётр. «Да нет, Петька, силён немец, ох и силён… много сил ещё затратим, пока сломаем ему хребет».

Тут прозвучала команда, и Николай по очереди, начиная с матери, всех обнял, поцеловал и, сказав: «Прощевайте!», рывком махнул через борт машины. Проводив брата, Пётр нашёл карту и каждый день отмечал положение на фронте, и практически каждую неделю просил военкома отправить его на фронт. Хмурый военком с красными от бессонницы глазами отвечал ему: «Не спеши – всему своё время». Через месяц пришло письмо от Николая из госпиталя. Тот писал о том, что в бою под Смоленском был тяжело ранен и ему ампутировали ногу. Когда приехал домой, рассказал, что под Смоленском они вели тяжёлые оборонительные бои, в одном из них близким разрывом снаряда ногу ниже колена практически оторвало, и поэтому её пришлось ампутировать. Петру не терпелось узнать побольше о войне, и, как только Николай закончил рассказ о своём ранении, он засыпал его расспросами о войне, ему хотелось знать, что из себя представляют немцы как солдаты, почему их никто не может победить, в чём их сила? На эти вопросы Николай, немного помолчав, ответил так: «Первое преимущество их состоит в том, что они нас превосходят в качестве и количестве вооружения, у нас оно тоже есть, но его ещё мало.

Второе их преимущество состоит в лучшей организации и дисциплине, а также в более продуманной тактике ведения боя. Мы, например, если атакуем, то, как говорится, летим всем скопом – для пулемётчиков раздолье. Они для атаки накапливаются по одному, потому как по одному стрелять из пулемёта невыгодно – всё равно что из пушки по воробьям. А они, накопившись поближе к окопам, коротким рывком бросаются и занимают их. Так что когда пойдёшь на фронт, помни про это». (Тяжело далась нам эта немецкая тактическая наука, но прошло время, и наши генералы, офицеры и рядовые освоили эту военную науку на пять с плюсом, и впоследствии уже немцам приходилось петлять от нас, как зайцам). Наконец, настало время и для Петра идти на фронт. В сентябре 1941 года комсомолец-доброволец Пётр Кузнецов был зачислен в 212-й десантный полк, а затем направлен в Пятигорск в учебное подразделение.

Зимой 1941-1942 годов советско-германский фронт стабилизировался. Гитлер отверг планы наступления на Москву. Новый удар немцы решили нанести на юге. Наступление на юг обеспечило бы им контроль над нефтяными месторождениями Кавказа, а также над Волгой – главной транспортной артерией, связывающей европейскую часть нашей страны с Закавказьем и Средней Азией. Победа Германии на юге Советского Союза могла бы серьёзно пошатнуть советскую промышленность.

Для выполнения этого плана Гитлер направил шестую и семнадцатую армии вермахта, а также первую и четвёртую танковые армии. Советские войска могли противопоставить этому лишь слабое сопротивление в громадных пустынных степях, а потом и вовсе стали стекаться к востоку в полнейшем беспорядке.

В этой массе войск отступал и Пётр – первый номер боевого расчёта, вторым номером был его друг, весёлый грузин Вано Чохидзе. На вооружении их расчёта состояло ПТР (противотанковое ружьё образца 1941 г.). Отходили с боями, днём закапывались в вековую нетронутую человеческой рукой степь, отбивали атаки немецкой пехоты и танков, подвергались непрерывной авиационной бомбардировке, да к тому же ещё мучила нестерпимая жажда. Когда наступала ночь, снимались с позиций и спешили к Дону, но чем ближе они подходили к реке, тем сумрачней становился Вано. Пётр, заметивший перемену в своём напарнике, спросил: «Чего маешься, Вано?». «Понымаеш, Пэтя, – начал объяснять со своим обычным грузинским акцентом Вано. – Дэло в том,что я плаваю как топор». Пётр усмехнулся и сказал: «Не волнуйся, я тоже плаваю в стиле колуна». «Так что же будэм дэлать, командыр?». «Подойдём к переправе, там решим, а сейчас...», – нарочно в грубоватом тоне сказал: «Шевели копытами!». Потому как знал, что страх на фронте вышибают из человека или матом или грубостью. Материться он ещё толком не умел, но сказанное на Чохидзе подействовало, и он снова вернулся в своё обычное весёлое расположение духа. Тем временем подошли к Большой излучине Дона – это место, где река вначале делает несколько резких поворотов на восток, сближается с Волгой до расстояния пятидесяти километров, а затем резко поворачивает на юг и устремляет свои полновесные воды к Азовскому морю. Переправиться и занять позиции на левом берегу они не успели – немецкие танки опередили их.

Разгорелся тяжёлый и неравный бой – против танков были только противотанковые ружья. Бой длился весь день. Танки немцев заняли комфортную для себя дистанцию там, где их не могли достать из ПТР, а они, благодаря своей цейссовской оптике по существу расстреливали наши позиции. Потери были большими. К вечеру немцы изменили тактику и, видимо, решив покончить с обороняющимися, двинулись в атаку. Подпустив врага поближе, наши бронебойщики открыли огонь по гусеницам.

Танк, который двигался на расчёт Петра, постоянно маневрировал, и ему никак не удавалось поймать в прицел гусеницу танка. Выстрел был либо мимо цели, либо в лобовую броню. Наконец, когда осталось чуть больше ста метров, танк вышел на рубеж прямой атаки. Пётр, не торопясь, взял гусеницу танка на прицел и выстрелил. Одновременно с ним выстрелил и танк.

Столб земли, выросший перед ним, не позволил увидеть результаты своего выстрела. Когда он очнулся, то увидел рядом поражённого танковым выстрелом Вано и свой разбитый ПТР. Недалеко от их позиции догорал немецкий танк. Оказывается, когда он ему перебил трак, танк резко развернуло, и соседние бронебойщики добили его через слабую боковую броню. От детонации взорвался боезапас и снёс башню. Так Петром был уничтожен первый враг. Бой закончился, немцы отошли. Наши потери были большие.

У Петра от контузии нестерпимо болела голова. Командир подозвал его и ещё несколько человек и отдал приказ: «Кровь из носа, но к темноте достать плавсредства для тех, кто останется в живых». Разделившись на две группы, направились на поиски. Поиски оказались напрасными, и Пётр с двумя бойцами вернулся назад, где их ждала беда. За то время, когда они находились в поиске, немцы совершили обходной маневр и часть бойцов батальона перебили, часть захватили в плен. По всей вероятности, немцы заметили и их, потому что кричали и махали руками в их сторону. Затем какой-то «заботливый», из захваченных в плен, начал им громко кричать: «Ребята, выходите, они вас не тронут!». «Они нас не тронут, а мы их точно тронем, если сунутся к нам в орешник», – подумал Пётр и передёрнул затвор винтовки. То же самое сделали двое его товарищей.

Но немцы так и не решились сунуться в орешник. Дождавшись ночи, они нашли себе небольшое брёвнышко и переправились на другой берег. Рядом с ними плыло ещё много наших бойцов. У всех была одна цель – Сталинград. Для немцев захват Сталинграда означал, что тем самым они поставят нашу страну на грань поражения.