Соломенный корпус

Утро. Жаркое летнее утро. Маленькая девочка стоит на пороге, босыми ногами чувствуя все неровности дерева и его тепло. Эта девочка - я. Бабушка давно встала и созывает кур, а "клювучий" петух так и косится в мою сторону. Он почему-то не любит красный цвет, и, как бык на арене, бросается на каждого, на ком заметит яркое пятно. Я помню, как он напал на меня сзади, исподтишка, когда я надела свою нелюбимую красную фетровую шапочку. С тех пор я стараюсь обходить его стороной.

Но больше всего меня привлекают ласточки. Они буквально унизали телефонные провода, а это восемь или десять рядов, и славно так разговаривают между собой. Сейчас мы их столько не увидим, всё меньше и меньше возвращаются к нам с весной, ведь им приходится перелетать всю Африку. Я так люблю этих птиц, но тогда они были и нашими "врагами", так как проделывали дыры в соломе на крыше и там, внутри, устраивали свои гнёзда. Осенью в их "квартиры" поселялись воробьи, занимая тёплое место у печных труб. И каждый дождь тогда превращался для нас в стихийное бедствие - все плошки, бадейки, чашки и корыта ставились под струи, льющиеся с потолка.

Дом у бабушки не свой, это часть "соломенного корпуса", и у нас много соседей. А "соломенный" потому, что весь крыт соломой.

...Жили когда-то люди мирно в своих домах, в посёлке, который называли "Подсявка", потому что стоял над речкой Сявой, версты четыре от Воронцовки. Просторные луга, сады, огороды, небольшие наделы земли. Шестнадцать дворов. Но в двадцатые годы пришла беда - "колехтивизация", как говорила бабушка. И я до сих пор недоумеваю, почему люди безропотно согласились разобрать свои дома и переехать в коммуну "Луч"? А поселили их в бывшей барской псарне, которую уже потом прозвали "соломенным корпусом". Сколько они натерпелись от блох, клопов и прочих насекомых!...

Как же выглядел этот "соломенный корпус"? Представьте себе строение квадратной формы с внутренним двором, ставшее общежитием, а вернее казармой для многих семей.

Когда я подросла и стала себя осознавать самостоятельным человечком, часть стен уже разрушилась, двор зарос кустарником и бурьяном. Но в этих развалинах так интересно было играть, а сколько здесь жило детворы!

Во внутренний двор вёл широкий коридор, в него выходили двери четырёх "квартир". Я и сейчас помню всех обитателей. Слева жили Гавриковы - Манька, Колька да Танька. Мать работала дояркой и одна тянула семейную лямку. Это сейчас я понимаю, какая это была бедность! Печка, стол, лавка, кровать, прикрытая лоскутным одеялом. Но как мне нравилось у них играть - так просторно, не то что у бабушки.

Рядом жили Кочерыгины. Там тоже было трое детей. Мать - учительница, все её уважали и побаивались. Мне она казалась как бы затянутой в мундир, застёгнутый на все пуговицы, тёмная коса - венком вокруг головы. При ней особо не поиграешь. Но там была добрейшая баба Нюра. Она позволяла прыгать и играть на своей кровати, а ещё пекла вкуснейшие оладьи. И почти во всех "квартирах" жили наши товарищи по играм и проказам. Орава была большая. Мы одни ходили в рощу и купаться на речку "под баринову гору". Тогда никто не боялся, что ребёнок может куда-то пропасть. Мои ноги до сих пор помнят тепло пуховой деревенской пыли и свежесть чистых луж на дороге, потому что везде бегали босиком.

Когда мы стали постарше, совершали набеги на колхозный сад или сады соседей (а часто - и свои собственные, присмотрев, где лежат лучшие дыни и арбузы). Ещё позже - танцы под патефон, первые влюблённости. Когда ломалась пружина у патефона, по очереди крутили пластинку пальцем, и танцы продолжались, "кавалеры" приглашали "дам".

Постепенно люди стали уходить из "соломенного корпуса", всеми правдами и неправдами стараясь построить свой собственный дом. Бабушка оставалась последней. Наконец, родные собрались и сделали ей пристроечку к дому тёти. Бабушка перебралась туда.

А старые стены разобрали на разные нужды, теперь здесь пустырь. Только долго ещё рос куст жёлтой акации, что был под окном бабушки. А куст этот был памятным - его посадил её младшенький, Боря. Его взяли в семнадцать лет на войну, и сгорел он в танке под венгерским городом со странным названием Кичкимет. Уходя из "соломенного корпуса", веточку от той акации бабушка посадила на новом месте. Со временем и куст пропал. И остался "соломенный корпус" только в памяти старожилов.

...А та маленькая девочка всё стоит на тёплом пороге и всё смотрит на щебечущих ласточек, а впереди у неё - целая жизнь.