История человечества не знает более продолжительной и смертоносной осады, чем та, которая выпала на долю Ленинграда, его доблестных защитников и жителей в годы Великой Отечественной войны. 872 блокадных дня, сверх всякой меры заполненных болью и страданиями, разорванных вражескими бомбами и снарядами, выстуженных лютыми морозами и покрытых саваном голода, до сих пор заставляют в недоумении пожимать плечами мировых научных светил и политиков, пытающихся разгадать этот русский феномен: «Как выстояли они, как победили?..»
Под ударом «Барбароссы»
Один из пунктов плана «Барбаросса» - плана военного захвата и порабощения Советского Союза - предусматривал и оккупацию города Ленина. Внезапный мощный удар группы армий «Север» в июне 1941-го смял нашу оборону. Несмотря на отчаянное сопротивление пограничников и регулярных частей РККА, вражеские дивизии стремительно продвигались на восток.
Разогнавшись на своих бронированных роликах, 4-я танковая группа генерала Геппнера за 18 дней прошла 600 километров. Уже 4 июля, форсировав реку Великая, противник ступил в пределы Ленинградской области. В этот же день началась героическая летопись - одна из великого множества в этой войне - строительства Лужского оборонительного рубежа, в короткий срок созданного в большинстве своем руками женщин и детей.
Он поднялся непреодолимой стеной на пути немецких дивизий, взявших Псков и устремившихся по Киевскому шоссе к Ленинграду. Враг так и не смог преодолеть эту 175-километровую твердыню. Судьбу укрепления и дальнейший ход кампании 1941 года на северном театре решил обходной маневр вермахта по считавшейся непроходимой болотистой местности, после которого война вплотную подступила к городу трех революций.
По мере приближения линии фронта, в Ленинград хлынул поток беженцев, увеличивший численность и без того немаленького, почти трехмиллионного населения. Первая волна эвакуации началась уже в августе, но многие не хотели покидать свои дома и квартиры. А потом сделать это стало невозможно. Взяв 8 сентября Шлиссельбург, немцы замкнули блокадное кольцо. Отсчет 872 героических дней и ночей начался…
Первые дни блокады
Понеся огромные потери, части противника так и не смогли с ходу взять ощетинившийся орудиями, дотами, противотанковыми ежами и рвами город. Разгневанный Гитлер прилетел лично вдохновить свои войска, а потом, под впечатлением от статистики убыли живой силы и техники, принял решение об отмене штурма и переходе к долговременной его осаде.
В это же время в командование Ленинградским фронтом вступил генерал Жуков, будущий маршал Победы, первые приказы которого были не просто суровы - жестоки, ибо диктовались отчаянностью складывающейся обстановки.
Паники еще не было, но до нее оставался один шаг. На вокзалах и дорогах скопились толпы испуганных людей. Заводы и корабли Балтийского флота подготовили к взрыву. Колыбель трех революций, подвешенная на тоненькой ниточке, отчаянно раскачивалась, в любой момент готовая сорваться в пропасть.
Разобравшись в обстановке, Жуков издал приказ по фронту, предвосхитивший знаменитый сталинский «Ни шагу назад»: за самовольное отступление с оборонительного рубежа - расстрел на месте.
Еще более жесткой была подписанная им шифрограмма №4976, обязывающая командиров «…разъяснить всему личному составу, что все семьи сдавшихся врагу будут расстреляны, и по возвращению из плена они также будут все расстреляны».
Солдаты и матросы стояли насмерть. Противника остановили практически в пригородах Ленинграда, в 16 километрах от Зимнего дворца и 4 километрах от Кировского завода. На всем протяжении гигантского огненного кольца площадью 5000 квадратных километров шли ожесточенные упорные бои. На дома и улицы города ежедневно обрушивались тысячи бомб и снарядов. Ленинград истекал кровью. Ленинград задыхался в дыму пожаров. Ленинград сражался. Ленинград жил!..
Свеча горела с двух концов
Карточную систему снабжения продовольствием в городе ввели еще до начала блокады – 17 июля 41-го. Однако нормы были еще совсем не блокадные, высокие. Первое снижение произошло лишь 15 сентября, через пять дней после того, как разбомбили Бадаевские склады. Огонь там превратил в пепел тонны продовольствия. Растаявший от жара сахар ручьем тек по земле, пропитав ее сладкой суспензией.
Вкус этой земли до конца дней своих не могли забыть многие ленинградцы, выжившие в клещах огня, холода и голода.
Впрочем, бадаевских тонн хватило бы городу всего на несколько дней. Снабжение северного мегаполиса велось практически с колес. Никакого стратегического запаса продовольствия в нем попросту не существовало.
Уже в октябре жители ощутили явную нехватку продуктов, а в ноябре одновременно с приходом морозов в городе начался самый настоящий голод.
И без того скудные нормы выдачи продовольствия урезали пять раз жителям и тыловым частям, и три раза войскам на передовой.
С 20 ноября по 25 декабря солдаты в окопах получали в день по 500 граммов, рабочие на заводах - по 250 граммов, а служащие, иждивенцы и солдаты в тылу - по 125 граммов хлеба, который назвать таковым можно было с большой натяжкой. На сорок процентов он состоял из солода, овса, шелухи и целлюлозы.
Голод!.. Этот страшный, незнакомый нашему сытому поколению враг терзал ленинградцев ежедневно, ежечасно, ежеминутно. В поисках пищи люди ловили ворон, охотились на собак и кошек. Для создания иллюзии сытости ели касторку, вазелин, глицерин, варили студень из столярного клея. Самой популярной после хлеба едой в Ленинграде стал суп или, точнее, бульон из белковых, получаемых из целлюлозы дрожжей. Пищевики освоили выпуск колбасы из технического альбумина.
7 ноября 1941 года жительница блокадного города Елена Скрябина в своем дневнике написала такие строчки: «Люди от голода настолько ослабели, что не сопротивляются смерти. Умирают так, как будто засыпают. А окружающие полуживые люди не обращают на них никакого внимания. Смерть стала явлением, наблюдаемым на каждом шагу. К ней привыкли, появилось полное равнодушие: ведь не сегодня–завтра такая участь ожидает каждого. Когда утром выходишь из дому, натыкаешься на трупы, лежащие в подворотне, на улице. Трупы долго лежат, так как некому их убирать».
С приходом ноября к мукам голода добавился холод. Зима пришла рано и стала одной из самых лютых и продолжительных за всю историю метеонаблюдений. Особенно морозным выдался январь 1942-го, когда столбик термометра часто опускался ниже 30 градусов.
Улицы завалило сугробами снега. Из-за нехватки топлива прекратилась подача электроэнергии. Встали трамваи. Ленинград превратился в белый город-призрак, выстуженный и темный, но не сдающийся.
Цена победы
Голод до предела обнажил чувства и черты людей, раскрыл их характеры, их сущность. Кто-то отдавал последние крохи ближнему, а кто-то отнимал, спекулировал, наживая капиталы на массовой беде.
За годы блокады милиционеры изъяли у спекулянтов свыше 25 тонн муки и хлебных изделий, 2,3 тонны сахара и почти 30 тонн других продуктов. За каннибализм только в феврале 42-го было осуждено более 600 человек, в марте - более тысячи.
Но такие нелюди были исключением. Сотни тысяч ленинградцев проявили невиданные стойкость и мужество, несказанно удивив западную науку, убеждавшую: голодный человек перестает быть человеком, быстро превращаясь в неуправляемое животное.
А ведь не превратились, не сдались! Невероятно, но в царстве голода и холода продолжали работать ключевые заводы, печатались газеты, не прекращались занятия в вузах, давали концерты едва стоящие на ногах артисты Ленинградского театра оперетты.
Откуда только вы брали силы, где черпали мужество, любимые наши бабушки и дедушки?! Какой секрет стойкости выдал вам суровый к России двадцатый век?..
Блокаду города окончательно сняли 27 января 1944 года. За эту долгожданную победу ленинградцы заплатили чудовищно высокую цену.
Лишь за первую половину 1942-го смерть унесла свыше 600 тысяч горожан, а всего за годы блокады - 1,2 миллиона! За первый блокадный год на Волновом, Большом Охтинском, Серафимовском, Богословском, Жертв 9 января, Пискаревском кладбищах появилось 662 братских могилы общей протяженностью 20 тысяч погонных метров!..
Давайте их, безымянных, помянем в своих молитвах. Давайте вновь и вновь произнесем высеченные на граните Пискаревского мемориала строки поэтессы Ольги Берггольц: «…Но знай, внимающий этим камням, - никто не забыт и ничто не забыто».
Ведь такое забывать нельзя.
