Происхождение. Детство. Культурное окружение
По отцовской линии предки Т.К. Толстой, урождённой Шиловской, вероятно, начиная не только с её деда – майора Степана Степановича Шиловского (1822-1870 гг.), но и с некоторых других его ближних и дальних родственников, принадлежали к числу дворян Тамбовской губернии. Или, по крайней мере, владели на Тамбовщине имениями и крепостными крестьянами. Кроме того, сам С.С. Шиловский владел прекрасно обустроенным имением Глебово в Подмосковье, которое впоследствии перешло по наследству к его детям. Супругой С.С. Шиловского и бабушкой Татьяны Константиновны была известная в России исполнительница романсов Мария Васильевна Шиловская, урождённая Вердеревская (1825-1879 гг.). Их старший сын, Константин Степанович, женившийся на светлейшей княжне Имеретинской Марии Константиновне, и стал отцом Татьяны Константиновны (домашнее прозвище Тюля) и двух её братьев – Александра и Владимира.
Имение С.С. Шиловского, которое он получил по наследству от своего покойного брата коллежского секретаря Ивана Степановича в 1855 году, находилось в деревне Усово на территории современного Бондарского района. Населённый пункт упоминается в документах 10 ревизии (1858 г.). С.С. Шиловскому принадлежали 200 душ мужского пола и 195 – женского. В деревне было 46 домов. А знаменитым имение стало потому, что туда в течение 6 лет подряд (1871-1876 гг.), обычно в июле-августе, приезжал отдохнуть и поработать большой друг всех без исключения членов семьи Шиловских, композитор Пётр Ильич Чайковский. Именно в Усово им были или начаты, или вчерне написаны произведения, получившие впоследствии всемирное признание: Вторая симфония, симфоническая поэма «Буря» и другие.
Помимо прочего, С.С. Шиловскому достались по наследству, и также от покойного брата Ивана Шиловского, крестьяне соседнего сельца Волховщино (190 д. м. п. и 168 д. ж. п. в 59 домах) и сельцо Ивановка Кирсановского уезда (также современный Бондарский р-н) с 8 домами, в которых проживали 73 д. м. п. и 75 д. ж п. В общей сложности он получил в наследство от брата 901 крепостного (463 д. м. п. и 438 д. ж. п.).
Несомненно, что денежные средства, получаемые от эксплуатации крепостных крестьян, тратились и на обустройство имения в Глебово.
Ключевую роль в культурной жизни семьи Шиловских играла бабушка Татьяны Константиновны, Мария Васильевна, близко знакомая с целой плеядой известных в России середины – второй половины XIX века музыкантов. В её московском доме (переехала в столицу в 1858 г.) бывали, помимо П.И. Чайковского, А. Серов, Н. Рубинштейн, И. Тургенев, А. Островский, А. Чехов, П. Садовский. В имении Шиловской-Вердеревской ставились любительские оперные спектакли под управлением дирижёра Мариинского театра К.Н. Лядова (отца композитора А. Лядова), устраивались литературно-музыкальные вечера.
Мария Васильевна обладала удивительно красивым голосом и незабываемой манерой исполнения, вокалу училась у Г. Ломакина, брала уроки у итальянского педагога и певца Д. Давида-сына, у А.С. Даргомыжского. В музыкальных кругах Москвы и Петербурга её знали как одну из лучших исполнительниц романсов М. Глинки.
М. Глинка, познакомившись с Вердеревской в 1849 году, был восхищён её талантом. М. Мусоргский посвятил певице романс «Что вам слова любви» (1860) и аранжировку тосканской песни «Я в субботу затеплю свечу» (1860), М. Балакирев – романс «Исступление» (выступала с композитором в концертах; также выступала в авторских концертах А.С. Даргомыжского). Репертуар певицы включал балладу А. Рубинштейна «Отворите мне темницу», произведения итальянских композиторов. По воспоминаниям современников, она, за 50 лет до Шаляпина, была Шаляпиным в юбке.
С 1870-х годов тамбовским имением, быстро пришедшим в запустение, владел младший сын Шиловских Владимир Степанович (1852-1893 гг.), также близкий друг и ученик П.И. Чайковского (с 1866 г. – В.К.), которому последний посвятил две фортепианные пьесы.
Отец Тюли, Константин Степанович Шиловский, получивший у современников оценку крайне талантливого и такого же масштаба беспутного человека, был автором и исполнителем цыганских романсов. Как и его младший брат, дружил с П.И. Чайковским, является соавтором либретто оперы «Евгений Онегин». Обладал, помимо вокальных данных, вполне достойными актёрскими способностям. Это был взбалмошный, увлекающийся всем и вся, бросающийся из одной крайности в другую человек. В последние 6-7 лет жизни под псевдонимом Лошивский (причудливо изменённая собственная фамилия–В.К.) играл сначала в театре у Корша, а затем – в Малом Театре. Умер, если верить источникам, в 1893 году, в один год со своим младшим братом Владимиром, раньше него на 1-1,5 месяца.
От отца Татьяна Константиновна и её похожий на цыгана брат Александр, получивший военное образование, унаследовали музыкальные способности. Романс стал смыслом её жизни. Она писала стихи, перекладывала их на музыку, писала музыку к стихам Бальмонта, Фета и других поэтов. И сама божественно исполняла романсы.
Брат же занимался творчеством нерегулярно. Одним из самых известных его произведений является романс «Ночные цветы». Другой брат, Владимир, был женат на княжне Елизавете Васильевне Оболенской.
Самой судьбой этой девочке, с детства имевшей такое окружение и знакомой не только с гитарой, но и с московскими хоровыми цыганами, суждено было пройти по проторенной бабушкой и отцом дороге. И завела она её далеко.
Юность. Первое замужество
Супружеская жизнь родителей Татьяны Константиновны продолжалась недолго, и вскоре они развелись. Татьяна стала жить у матери в Петербурге, училась в пансионе. Правда, неизвестно, в каком именно. По словам Т.А. Аксаковой-Сиверс, училась Т. К. Шиловская вместе с двоюродной сестрой её мамы – Натой Штер. Отсюда – знакомство с семьёй Сиверс, впоследствии предопределившее судьбу и давшее ей титул графини.
Первым её супругом стал Пётр Михайлович Котляревский, лейб-гусар гвардии полка Его Величества. Событие это, по мнению многих, произошло примерно в 1882 г., когда Т.К. Шиловской исполнилось 20 лет. Это в том случае, если принимать 1862 г. за год её рождения. Что, забегая вперёд, скажу, маловероятно. А попросту невозможно.
Вот как охарактеризовала этот союз Т.А. Аксакова: «Трудно представить себе людей более разных, чем эти супруги: Татьяна Константиновна, высокая, грузная, спокойная и даже медлительная, с изумительными по красоте и выразительности глазами, темным пушком на верхней губе и прелестной улыбкой, не была красивой в полном смысле этого слова, но ей сопутствовало какое-то своеобразное очарование. Когда же она брала в руки гитару (а без гитары я её себе не представляю), тут уж было «все отдай, да мало!»
Пепа Котляревский с виду напоминал игрушечного гусара. Он был невелик ростом, складен фигурой и лицом, не очень умён, очень богат и ещё более тщеславен. Из-за своего «фанфаронства» он умудрился в несколько лет спустить своё состояние на приемы, устраиваемые с большой пышностью, для офицеров гусарского полка с великим князем Николаем Николаевичем Романовым (младшим, прозвище-Лукавый–В.К.) во главе. У Котляревского все должно было быть лучше, чем у других, а это стоило больших денег. Не довольствуясь обедами и вечерами в Петербурге, он от времени до времени заказывал экстренный поезд и вёз всех гостей «на пикник» в своё имение Полтавской губернии. Туда же одновременно ехал и хор цыган. Но никто, по мнению знатоков, не мог соперничать в цыганском пении с хозяйкой дома, которая унаследовала от отца необычайную музыкальность, вкладывала в каждый романс что-то своё поэтическое и облагораживающее.
Особого единения между супругами Котляревскими, кажется, никогда не было, а как только, по причине нехватки денег, кончился вечный праздник, отношения дали трещину. Как раз в это время Татьяна Константиновна встретила у нас Николая Толстого, а Котляревский со своей стороны сильно увлекся венгеркой по имени Эрмина…
По причине всего вышеизложенного Котляревские решили полюбовно разойтись... Из остатков своего состояния Пётр Михайлович купил жене небольшое именьице в Звенигородском уезде при селе Бабкино (известное по пребыванию там Чехова), и как только закончился развод, Тюля обвенчалась с Толстым и переехала на удельную дачу в Быково. Счастье было полное».
Однако здесь опять что-то не сходится. Всё дело в том, что великий князь Николай Николаевич начал службу в упомянутом полку в 1878 г., а с мая 1884 г. по ноябрь 1890 г. был его командиром. Развелись же супруги Котляревские не позднее середины 1906 г. Следовательно, праздник жизни продолжался около 18 лет или чуть меньше (если предположить, что процедура развода затянулась), а вторым браком Татьяна Константиновна сочеталась в возрасте примерно 38 лет. Но для этого ей нужно было родиться в конце 1860-х годов! Радости материнства в первом браке ей испытать, очевидно, так и не довелось. Как, судя по всему, и в последующем…
Второе замужество. Зрелость.
Новым мужем Татьяны Константиновны стал имевший тамбовские корни граф Николай Алексеевич Толстой. Вот его портрет, созданный вдохновенным пером всё той же Т.А. Аксаковой: «Граф Н.А. Толстой выдающимися способностями не обладал, но не нравиться не мог. Его открытое лицо, облагороженно-монгольского типа, было очень привлекательно. Толстой вырос в степном Борисоглебском уезде Тамбовской губернии, немного занимался хозяйством, много охотился, рано женился, был плохим мужем и хорошим сыном. Материальные дела были далеко не блестящие. Имение «Бурнак», где жила старая графиня с младшим сыном Никитою, было сильно заложено, пришлось поступить на службу. В 1905 году Николай Толстой был назначен управляющим Быковским удельным имением и стал бывать на Пречистенском бульваре (место расположения удельного ведомства-В.К.). С женой в то время он разошелся, и случайная встреча у нас в доме с Татьяной Константиновной Котляревской изменила ход жизни обоих».
Счастливо начавшаяся совместная жизнь продлилась всего лишь полгода и закончилась, по словам Т.А. Аксаковой, катастрофой: «Новый 1907 год они встречали у себя в Быкове. В гостях у них был брат Татьяны Константиновны Владимир Шиловский, С.С. Перфильев, двоюродная сестра Толстого Алина Кодынец и его младший брат Никита. Засиделись поздно, хорошо выпили. Крепко уснули. Утром прислуга, растопляя печки, неосторожно плеснула керосин в огонь. Вспыхнул пожар. Прежде всего, загорелась лестница, ведущая во второй этаж. Когда хозяева и гости проснулись и поняли, в чём дело, путь вниз был отрезан. Пришлось прыгать через окна. Пораненная разбитыми стеклами, Татьяна Константиновна оказалась на снегу и видела как ее муж и брат, спустившись таким же образом, распоряжались тушением пожара. Вдруг Толстой крикнул Шиловскому: «Вовка! У меня под кроватью сундук с казёнными деньгами! Надо спасать!» Оба они бросились в горящий дом и никогда не вернулись. Крыша обрушилась, похоронив под собою шесть человек (погибли Толстой, Шиловский, Перфильев, Алина Кодынец, лакей и горничная). Живыми остались Татьяна Константиновна и Никита Толстой, спавший в нижнем этаже. Мы с мамой узнали о Быковском пожаре из газет, т.к. проводили каникулы в Петербурге. Вернувшись в Москву, мы увидели Тюлю в глубоком трауре, но сдержанной. Она никогда не выносила свои переживания на широкую публику, и многие принимали её спокойствие за бесчувственность. Я этого не думала и не думаю.
После смерти Толстого Татьяна Константиновна поселилась в небольшой квартирке в Настасьинском переулке (близ Малой Дмитровки).
Часть года она проводила в Бурнаке, иногда гостила у своей матери в Петербурге или у великого князя Николая Николаевича в Першине, но с большим удовольствием сидела у себя дома, окруженная собаками и небольшим кругом друзей, среди которых превалировал тип охотника, который свободнее чувствует себя в поддевке, чем в английском костюме.
Постоянным посетителем Настасьинского переулка был ветеринарный врач Н.Н. Тоболкин, который так часто лечил Тюлиных собак, что стал другом дома (или, читай, её очередным фаворитом – В.К.) В небольшой комнате, сразу из передней, жил вместе со своим приятелем Ваней Пустоваловым Никита Толстой, ставший после окончания гимназии вечным студентом.
К Татьяне Константиновне часто заходили цыгане из Стрельнинского хора вспомнить с нею какой-нибудь старинный напев или спросить совета относительно того или иного аккомпанемента; на диване в столовой постоянно ночевал приехавший из провинции приятель или родственник, словом, обстановка была самая безалаберная. И среди всего этого беспорядка и порою даже убожества, восседала Татьяна Константиновна, как некая царица Семирамида, которая всегда остаётся сама собой и над которой внешняя обстановка не имеет никакой власти.
Богемный стиль был ей приятен и даже необходим, как «питательная среда», но я не могу представить себе, чтобы Тюля могла опуститься и позволить себе жест или интонацию, которые были бы, как говорят англичане, «quise the thing» (не совсем то, что надо)».
Высокий титул не позволял ей вести активную концертную деятельность. Тем не менее, её хорошо знали в «высшем обществе» обеих столиц. Вот типичный пример. Одиннадцатого мая (28 апреля по ст. ст.) 1910 г. в Петербурге у герцогини Сассо-Руффо (урожденной княжны Мещёрской) состоялся музыкальный вечер, посвящённый исключительно цыганскому пению. «Исполнительницей романсов и песен, – писала известная Петербургская газета, – была графиня Т.К. Толстая, певшая соло и с цыганским хором Шишкина. Она виртуозно играла на гитаре сама, аккомпанируя своему пению. Послушать «артистическое пение» графини Т.К. Толстой собрался весь великосветский Петербург, среди представителей которого было много любителей цыганского жанра пения».
В 1914 г. началась первая мировая война, которую современники называли Второй отечественной. Автор и исполнитель песен А. Вертинский вспоминал о своей работе в 68-м санитарном поезде союза городов имени Марии Саввишны Морозовой: «Поезд ходил от фронта до Москвы и обратно... Несколько первых рейсов с нами ездила в качестве старшей сестры графиня Толстая, Татьяна Константиновна... Это была очаровательнейшая, седая уже, добрая и благородная барыня. Она очень любила цыган и цыганские песни и пляски - крестила у них детей, женила их и вообще была «цыганской матерью». Её скромная квартирка в Настасьинском переулке всегда была полна цыган. Кроме того, она сама писала неплохие по тому времени романсы. А её знаменитую «Спи моя печальная» на слова Бальмонта пела вся Москва».
Пожалуй, стоит упомянуть, что начальником этого самого поезда был деверь Татьяны Константиновны, или, говоря иными словами, брат её погибшего мужа Никита Толстой. Правда, неизвестно, как долго это всё продолжалось.
Последние годы жизни. Смерть
Февральская революция на короткий миг показалась очистительной грозой. Но следом за ней на Россию обрушился Октябрьский переворот. Татьяна Толстая с трудом пробирается (курсив мой – В.К.) на Тамбовщину. Там она надеялась спастись от того, что творилось в столицах. Вблизи Бурнака ее ожидало именьице, небольшой дом с садом.
Поезд подходил к Бурнаку не спеша. Она всматривалась в лица солдат и не узнавала тех, кого она еще недавно спасала от смерти, перевязывала и утешала ласковым словом и песней. «Теперь бы я для них и чихнуть бы отказалась», - с горечью напишет она. «Всё стало бессмысленным и зыбким. Отныне ничего нельзя считать своим, даже собственную жизнь. Придут, отберут, украдут, прикажут сдать под угрозой тюрьмы и расстрела». Жизнь казалась страшным миражом. И бежать от неё было некуда.
Графиня Толстая научилась ходить на охоту. Возвращалась с добычей. «Если бы я не любила охоту и природу, я подохла бы в деревне... Уже имею четыре лисьих шкуры своей охоты», – писала она друзьям в Москву. Что-то ей удавалось выменять на бурнакском базаре или в уездном Борисоглебске. «На днях у нас в Борисоглебске, – пишет Татьяна Константиновна, – разгромили винный склад – 64 тысячи ведер спирта и водки. Нечаянно подожгли погреба – в огне и в спирту погибло больше 500 человек. Остальные долго продавали по рублю за бутылку и всё кругом пьяно».
По сообщению местной прессы, «пьяный разгул сопровождался беспричинной стрельбой, грабежами, убийствами, погромами и расхищением частновладельческих имений». И защищаться было невозможно. Лозунг дня гласил: «За одну каплю революционной крови выпустим ушаты крови эксплуататоров и врагов!». В «эксплуататорах и врагах» числились едва ли не все друзья Татьяны Толстой, которые иногда добирались до её усадьбы из соседних имений, где надеялись спастись от голода и разрухи. Пустоваловы, Оболенские приходили к ней отдохнуть душой, вспомнить старое, послушать её пение.
В 1919 г. прибился к ней Пётр Викторович Лодыженский, друг Рахманинова и Шаляпина, муж цыганки Анны Александровой. Ему она посвящает целый цикл своих стихов.
Сад Татьяны Толстой примыкал к железной дороге. В двух шагах от забора проходили поезда, набитые мешочниками и солдатнёй. Женщину, гулявшую в саду, они, разумеется, приветствовали на самом отборном языке. Надежды снова попасть в Москву не было никакой. Когда в двух верстах от неё ограбили и убили помещицу Пустовалову, мать одного из самых близких её друзей, того самого ветеринара, она поняла, что конец приближается. «Не правда ли весело жить под дамокловым мечом? – пишет Татьяна Константиновна в одном из своих последних писем. – К риску быть ограбленной и даже убитой я уже притерпелась». Её сначала внесли в список заложников.
В 1921 г. вышел указ о сдаче всяческого оружия, за не сдачу – расстрел на месте. Когда-то муж привез ей из-за границы женский браунинг и подарил ей. Она и забыла, что незаряженный старый браунинг где-то лежит в столе. Когда к ней в усадьбу нагрянул отряд и спросили её, есть ли оружие, она сказала: «Нет, можете проверить».
Солдаты стали шарить в комнате и в столе обнаружили злополучный браунинг. Сразу убивать её не стали, сначала попросили её попеть. Она пела всю ночь. Но командиры оказались стойкими и не поддались размягчающему воздействию музыки романсов. Утром ехавшая к ней подруга встретила телегу, нагруженную трупами заложников. Татьяну Толстую она узнала по руке, которая свешивалась с телеги».
Вот в таком ключе, или несколько иначе (а разница лишь в штрихах), проявляя почти полное отсутствие представления о том, что же творилось в Тамбовской губернии в конце 1910-х – начале 1920-х годов, Т.А. Аксакова (Сиверс) и её многочисленные сегодняшние последователи описывают последние годы, месяцы и дни жизни графини.
Однако, не боясь быть подвергнутым критике, можно уверенно утверждать, что если не всё, то очень многое было иначе…
(Продолжение
следует)
