Разногласия у Чехова и Станиславского были как по поводу жанра: Станиславский был уверен, что ставит трагедию, — так и по поводу натуралистичности постановки. Известна даже шутка Чехова, что когда он напишет новую пьесу, она будет начинаться ремаркой вроде: «Как тихо! Не слышно ни совы, ни кукушки, ни часов, ни колокольчика, ни одного сверчка».
В таком случае с Дмитрием Ефремовым автор «Вишнёвого сада» мог бы найти общий язык: режиссёр не является сторонником «бытового театра» и бытовых предметов на сцене, ограничивающих пространство для художественного вымысла.
— Театр должен обыгрывать пространство, — подчёркивает Дмитрий Ефремов.
В новой постановке создание особого пространства и его осмысление — очень важная составляющая. Вневременная сценография обращается к ассоциациям, забытым чувствам и, может, даже к когда-то услышанным бесполезным сведениям — например, что вывести вишню с участка, даже если её полностью вырубить, практически невозможно. А за наполнение этого отчасти интеллектуального пространства настроением, без которого невозможно поставить пьесу Чехова, в огромной мере отвечает музыка. И она тоже вневременная; часть композиций звучит в живом исполнении.
— Музыку приносит с собой Раневская, она окутана этой музыкой, как мечтами и воспоминаниями. Она вернулась из Парижа, жила там долго, и поэтому музыка в основном французская. Звучат мелодии современные, по настроению все они романсовые, а романс существовал практически всегда. Музыка не транслирует факты, она рассказывает о настроении. В одной из сцен, как написано у Чехова, Раневская входит, напевая лезгинку. Почему? Ну, наверное же, не стоит искать в её прошлом грузинского князя! Мелодия отражает её состояние, — говорит Дмитрий Ефремов.